Она открыла коробку, где лежала пожелтевшая пластиковая буква U.
– Хочешь посмотреть на мою капу? Приходится надевать на ночь, чтобы зубы были ровными. А то мне больно. У меня слишком много зубов. Один пришлось вырвать. – Он боялся, что она сунет пластиковую U в рот или – что еще более ужасно – заставит примерить его, но она закрыла коробочку и бросила на пол, где та приземлилась на плюшевого попугая.
Деминю хотелось рассказать Роланду, как он болтал с девчонкой, выставить все круче, чем было. Он записал телефон Роланда на бумажке; позже он позвонит и всё объяснит. То же самое придется сделать с Питером и Кэй.
– Когда тебя усыновят, спроси у своих родителей про День попадания, – сказала Энджел. – Тогда получишь кучу подарков. Подруга Лили мне подарила диск, а другая подруга Лили – футболку. У меня три подруги по имени Лили и еще одна по имени Джейд. Мы все из Китая.
Деминь поднялся. Из окна было видно крыши зданий пониже, женщину, поливающую цветы, загорающую парочку.
– Там север, – сказала Энджел. – Где Эмпайр-Стейт-Билдинг. Видишь, высокая?
– Я знаю, что такое Эмпайр-Стейт-Билдинг. И Бронкс тоже на севере. – Он не видел отсюда Бронкс, но подтверждение направления от Энджел помогло сориентироваться. У него был план.
– Бронкс далеко.
– Я там раньше жил.
– С Питером и Кэй?
– До того, как попал к ним.
– Я думала, ты родился в Китае, как я.
– Я родился на Манхэттене. Я отсюда.
Брови у Энджел сидели слишком близко – редкие, темные и подвижные. Деминь нашарил в памяти пропавшие мандаринские слова и рискнул:
– Когда ты приезжала, то думала, что это навсегда?
– Я не знаю китайский, – сморщилась она.
– А, – сказал он, раздавленный.
Кэй настаивала, чтобы он держал ее за руку. Это его работа – вести ее по городу, следить, чтобы с ней ничего не случилось. Их обогнала старушка с палочкой, и Деминь попытался ускорить Кэй. Питер плелся позади. «Давай, пап», – позвал он.
Деминь шел вперед, в кислую вонь от мусорных мешков на обочине, и, когда отвернулся, наступил в размазанную собачью какашку. Поскреб кроссовкой по тротуару. На угле улицы блондин с хвостом на затылке не мешал своему псу писать прямо на тротуар.
Они шли на обед в Чайна-таун, проходя мимо китайцев, чьи глаза поднимались от его лица к руке Кэй и к лицам Кэй с Питером, от лица Энджел – к лицам Джима и Элейн. Энджел не понимала по-китайски.
– Кэй, вот тут самые лучшие пирожки, – она показала на незнакомую Деминю витрину. Они явно были не очень далеко от Рутгерс-стрит.
– Тут раньше был киоск с бабл-ти, – сказал он.
– А здесь я занимаюсь танцем льва, – сказала Энджел. – Моего сифу зовут Стив, а наша труппа называется «Цветы Лотоса».
– Они нечто, – сказала Элейн. – Танец льва и танец с веерами – столько всяких танцев, все не упомнишь. Детям та-ак полезно воссоединяться со своей культурой. Благодаря этому они не забывают, что значит быть китайцами.
– Да, это та-ак важно, – сказала Кэй.
– Еще не поздно записать Деминя в лагерь, – сказала Элейн. – Это на последней неделе августа. Ему очень понравится. Там самые разные культурные активности для детей.
– Скинь мне про лагерь. Я как раз хотела тебя спросить.
Они прошли рыбный рынок с пластмассовыми аквариумами с крабами. В витрине висели две утки, поджаренные до коричневой корочки и липкие от соуса. Питер достал фотоаппарат и повозился с настройками. Навел объектив, потом нахмурился на экранчик.
– Эй, как насчет семейного снимка? – спросил Джим, забирая фотоаппарат у Питера. Энджел побежала к витрине, выставила ногу в позе.
– Красотка моя, Энджел, красотка! – сказала Элейн. – Давайте, Уилкинсоны!
Они собрались на тротуаре под жареной уткой и вспотевшей витриной, за которой человек в белом фартуке рубил мясо, пока Элейн обнимала сзади Энджел, а Питер и Кэй – Деминя.
– Как пользоваться этой штуковиной? – крикнул Джим, и Питер оторвался от них, чтобы помочь. Они передавали фотоаппарат из рук в руки. – Ладно. Всем улыбочку. Раз, два, три…
Деминь стоял рядом с Питером. На них глазели. Джим нажал на очередную кнопку.
– Еще разок. Дэниэл, хоть на этой улыбнись. Давай-давай, ты же в отпуске. Отпуск – это хорошо.
– Улы-ыбочку, – сказала Элейн.
Деминь выдавил улыбку.
– Сы-ыр! – пропела Энджел.
Кэй притянула его поближе.
– Всё хорошо, – прошептала она. – Можешь не улыбаться.
Но он улыбнулся, радостный, что она на его стороне.
В ресторане на Мотт-стрит официант дал им меню на английском, бросая взгляды на Деминя и Энджел. Начал раскладывать палочки, потом помедлил и достал вместо них приборы. Положил на стол перед Деминем блестящую металлическую вилку с водяным знаком на рукоятке.
– Мне, пожалуйста, палочки, – сказала Элейн.
– Мне тоже, – сказала Кэй.
– Палочки на всех, – объявил Джим.
Официант разложил палочки и принял заказы, а когда уходил, Деминь услышал, как он говорит с другим официантом на фучжоуском насчет того, чтобы сдвинуть вместе столы для большой компании. Слова били разрядами по спящему уголку его мозга. Скоро он всё время будет говорить на фучжоуском.
Блюда принесли быстро, и они оказались вялыми, разогретыми. Турнепсовый пирог, брокколи, дамплинги с креветками. Энджел натыкала дырок в своем дамплинге, одинокий завиток дыма показался безжизненным.
– Вкуснятина, – промурлыкала Кэй, накладывая в тарелку Деминю. Мясо на вкус казалось старым. Его мать ни за что бы не стала есть там, где так плохо готовят.
– Это нетуристическое местечко, – сказала Элейн. – Мы сюда ходим много лет.
Джим повернулся к Деминю.
– Ты, Деминь, небось, скучаешь по этому – по национальной китайской еде.
– Мы однажды ездили на Великую стену, – сказал Питер.
Деминь вспоминал темпуру и пад-тай, которые ковырял во время визита в ресторан со шведским столом в торговом центре. Владельцы даже не были китайцами.
– Да ладно, Великая стена не считается, – сказала Кэй. – Дэниэл это знает.
– Ну ладно, ладно, Риджборо не то чтобы Манхэттен, если речь об этнической еде, – ответил Питер. – Скорее уж культурная пустыня.
– Посмотри с другой стороны, – сказала Элейн. – Считай это культурным ритритом.
– Культурной сиестой, – сказал Джим.
– Но мы пробовали великолепную китайскую еду в гастропутешествиях по Ванкуверу и Лондону, – сказала Кэй. – Избаловались на всю жизнь.
