Грузовик с чипсами сдвинулся с места. «Наконец-то», – сказал Питер. Деминь смотрел, как позади пропадают коричневые здания, выдохнул на стекло маленький кружок и стер влагу пальцем.
Перед серым многоквартирным зданием на Восточной 21-й улице звуки и краски вернулись. Кряхтенье спускающегося со склона автобуса. Саундтреки проезжающих машин. Хаус; старый трек с виляющими клавишными и словами о том, что пора оторваться от стены; песня на испанском с блестящими рожками и жирнющим басом тубы. Небо быстро заполнили яркие смазанные пастельные пятна. Здесь было жарче, чем в Риджборо, и Деминь медленно крутился по часовой стрелке, пораженный звенящими нотами ближайшего фургончика с мороженым, нерешительными и жалобными, напомнившими о радужных шербетных пуш-попсах, которые он ел с Майклом, – сладкой жидкости, от которой синели языки. Он так и слышал, как заходился от смеха Майкл, отрывистую фучжоускую речь мамы и Вивиан.
В него врезалась женщина, погруженная в телефон, и Деминь потер плечо. «Прошу прощения», – сказал мужчина, едва-едва их обойдя. Кэй попятилась.
Из входных дверей здания выкатился белый мужчина с зычным голосом и залысинами. Они с Питером шлепали друг друга по спинам так, будто пытались выбить еду, застрявшую в горле. Деминь никогда не видел Питера с другом, и ему зрелище понравилось.
– А это, стало быть, Дэниэл, – мужчина поцеловал Кэй в щечку и протянул Деминю руку. – Джим Хеннингс.
– Мы с мистером Хеннингсом вместе учились, – сказал Питер. – Соседи с первого курса.
– Уж мы-то с твоим отцом только и делали, что учились, – подмигнул Джим.
Швейцар придержал стеклянные двери вестибюля. Деминь вошел за Кэй в лифт, пока Питер и Джим поехали парковать машину.
– Двадцатый этаж, – сказал швейцар.
Деминь нажал на кнопку. Лифт прошел свой путь наверх и наконец открылся, пропуская их в большое, залитое солнцем помещение, где пахло свежим кофе. На столе теснились пустые винные бутылки, а между стенами был натянут баннер с буквами в блестках: «С днем попадания!»
Он осмотрел комнату. Единственным выходом, который он видел, был лифт, и он пищал, когда открывался. Придется дождаться, пока все не уснут.
В комнату заскочила девочка возраста Деминя – с волосами ниже плеч, с выглядывающими из-под ровной кудрявой челки глазами.
– Мама сейчас подойдет.
– Энджел, как ты подросла, – сказала Кэй и обняла девочку.
– Я Энджел Хеннингс, – сказала девочка Деминю. Она была первым человеком из Китая, которого он увидел за год.
– Представься Энджел, – сказала Кэй.
– Дэниэл, – сказал Деминь.
В комнату мягко прошлепала женщина в футболке и джинсах.
– Кэ-эй, – у нее были темные волнистые локоны, в которые вплетались жесткие белые волосинки, а голос казался закругленным и бархатным. Она напомнила Деминю корову из рекламы молока.
– Элейн, так рада тебя видеть, – обняла ее Кэй. – А это Дэниэл.
Элейн обвила Деминя руками. От ее волос пахло яблочным шампунем.
– Дэниэл, зови меня Элейн. В каком ты классе? В шестом, как Энджел?
– В седьмом, – сказал Деминь.
– В седьмом классе?
– Переходит в седьмой осенью, – ответила Кэй. – Средняя школа Риджборо.
Элейн выпустила его из объятий и пригляделась, отстранившись.
– Уже в средней школе?
Во рту у Деминя пересохло. В сентябре они с Роландом должны были попасть в один класс, но теперь он сомневался, что когда-нибудь пойдет в школу.
Динькнул лифт. Деминь услышал Джима:
– Английский у него, кажется, ничего такой.
– Как у обычного нью-йо-о-оркца, – сказал Питер, протянув по-нью-йоркски.
– Питер! – Энджел бросилась к нему с объятьями.
– Кто будет кофе? Я после вчерашнего на ногах не стою. Мамочке срочно нужна доза кофеина. – Элейн ушла на кухню, разговаривая на ходу. – Энджел всегда так рада своему Дню попадания. Ну и мы, конечно, с таким-то количеством вина. Жалко, что вы не успели.
– Знаю, знаю, мы очень хотели, – сказала Кэй. – Вчера мы бы не доехали – в выходные такие пробки. Но мы можем устроить День попадания для Дэниэла, и вы приедете к нам.
– Ой, обязательно устройте, – сказала Элейн, – просто обязательно.
– Ой, устроим, – сказала Кэй, разговаривая, как Элейн.
Деминь бросил взгляд на Энджел, но она скакала с ноги на ногу и смотрела на свою растяжку «С Днем попадания».
– Где я буду сегодня спать? – спросил он. Здесь был диван, от которого ближе всего до лифта.
– А, потом решим, – сказала Элейн. – Или устал? Хочешь прилечь? – он покачал головой.
– Элейн, – Энджел дернула мать за футболку. – Можно покажу Дэниэлу мою комнату?
Ее комната была куда меньше, чем у него, со светло-розовыми стенами, кроватью с розовым постельным бельем и изголовьем в виде сердечка, с разбросанной по незастеленным простыням одеждой и усеивавшими пол игрушками, плюшевыми животными в четыре ряда. Деминь проложил через футболки и носки путь до середины комнаты.
Энджел показала маленький розовый айпод с белыми наушниками.
– Хочешь послушать?
Они взяли по наушнику и сели на полу. В правое ухо Деминю вплыла музыка – тихие электронные ударные и скрипящий, обработанный женский вокал.
Энджел качала в такт подбородком.
– Когда твой день рождения?
– Восьмого ноября.
– А у меня нет настоящего дня рождения, потому что меня удочерили, но мы решили, что пусть будет пятнадцатое марта. А когда твой День попадания?
– Что такое День попадания?
– Не знаешь? Он есть у всех приемышей. Это как день рождения, но не день рождения. Это день, когда ты поселился у своей семьи навсегда.
«Попадание» звучало совсем не так весело, как «день рождения», как будто он кому-то попался или во что-то влип.
– Я еще не усыновлен. Я патронатный.
– Что это?
– Это как усыновленный, но более временно. – Деминь посмотрел на Энджел. Ее кожа была светло-коричневая, нос – широкий и приплюснутый. У нее не хватало одного зуба, который острый. – Тебе нравится Хендрикс?
– Кто?
– Джими Хендрикс. У него есть песня с названием, как твое имя. – Деминь отключил наушники и заменил ее айпод на свой дискман. Промотал до «Энджел» и завел. В ушах стали переливаться гитара и цимбалы, и он подпевал. «Завтра я буду с тобой». Потом он испугался, что Энджел подумает, будто он поет ей, будто она ему нравится. Нажал на «стоп».
– Нравится?
– Ничего так.
– Всего лишь, типа, величайший гитарист в истории вселенной.