Зато у Карпа и Гриши появилась возможность есть геркулес на молоке.
Как только пьеса была перепечатана, песни записаны в исполнении Карпа и Гриши и все это зарегистрировано в смысле авторских прав (композитор знал, как воруют музыку) – Григорий поехал к Оське.
Оська вяло взял текст, ничего не обещал, но уже через три дня, когда Гриша ему позвонил, директор вызвал композитора на худсовет.
Гриша играл на синтезаторе и пел козлом.
Худсовет принял пьесу тут же. Царило радостное оживление.
Был только один вопрос – есть ли права на постановку?
– Значит так, – сказал Гриша после паузы. – Права на музыку мои, да! Все документы у меня, вот.
И он полез в карман.
– Ладно, ладно, – закричал директор. – А вот пьеса!
– Этот Алидада, – набрал воздуху Григорий, – берет четыре тысячи долларов за использование…
– Как раз! – Контратенором сказал главный режиссер. – В дальнейшем в хорошую погоду!
Все зашевелились.
Осип воскликнул:
– Мы молодой театр! Бедный!
– Алидада заявил, что все театры так говорят, даже присылают по факсу, что они бедные. Не берете – не берете.
Осип спросил:
– А еще какие пути?
– Еще такие, что можно заплатить только переводчице, тогда вдвое меньше.
– Мы ее знаем, такая (Оська сделал в воздухе заботливое объятие, как поймавший осетра) просто кентавр! Я с ней поговорю. – Осип взволновался. – Она скостит, скостит. Выдающаяся задница!
– Не думаю. У нее таких, как вы, театров… На рупь сто сушеных.
– Но мы ей предложим тысячу, целую тысячу! – завопил Оська.
– Так. Если ей тысяча, то и мне тысяча. Как автору музыки.
– Нно! – Как ямщик, с оттяжкой произнес главный режиссер. – Обойдемся. Просто мы возьмем музыку из подбора! Зачем это нам? У нас будет Челлентано там, Кутуньо и все! Кто вы и что вы? С вашей бурбухайкой!
(Видимо, имелся в виду несолидный Гришин синтезатор, лежащий на стуле.)
– Переводчица Карпуй с вами и говорить не будет. Карпуй – автор зарегистрированных в агентстве текстов песен, понимаете? – волнуясь, заявил Гриша. – Написанных на мою музыку. Это мюзикл! Жанр такой! Целая Москва зарабатывает на мюзиклах! Вы что, не знаете? Сидите на выселках тут…
Оська весь шевелился.
Видно было, что его остановили на лету.
– Будем решать в рабочем порядке! – вдруг крикнул он, на что-то надеясь.
Главный режиссер выглядел оскорбленным.
Гриша с Оськой удалились в кабинет. Ремонт в здании уже заканчивался.
Гриша долго беседовал с директором и добился, в конце концов, по семьсот пятьдесят долларов автору и композитору, место в труппе для Карпенко и роль для нее, и комната в общежитии для нее.
– Что вы с ней имеете, мальчик, – сказал Оська, – ваша жена знает?
– Мы разводимся, – ответил Гриша неожиданно для себя.
– А с Карпуй вы знакомы?
– Карпуй и есть Карпенко, это она пьесу написала.
– Ха! – обрадовался Осип. – Вон оно что!
– Мы зарегистрировали ее. И пьесу и музыку. У нас все права. Это наше.
– Молчите! – сказал побагровевший Оська. – Что вы меня тут здесь морочили мне голову? Ей красная цена сотня долларов! Ее пьесе. А ее я оформлю уборщицей. Мне еще главного надо подготовить. Боюсь, что она не сможет никакой роли играть в этом деле…
– Ну так мы за эту цену в гораздо лучший театр пойдем! В театр Месяца! Вообще в Сатиру!
– Двести!
Тут вошел главный режиссер, некстати сияя.
– Первый раз я читаю пьесу, которая так расходится… Так хорошо расходится в труппе… Вижу эту пьесу! Знаю, как поставить! И вы, кто вы, композитор (тут мастер крепко выругался), вы мне мешаете! Вас тут не будет! Ваша музыка не нужна!
– Да? Тогда мое последнее слово! Тысяча автору и тысяча композитору, – разозлился кроткий Гриша. – Причем не в рублях и не в день постановки, а сразу же.
– Сразу я не могу, – вдруг совершенно трезво ответил Осип Иосифович.
– Мы с переводчицей приедем в понедельник.
– В понедельник не могу.
– А когда?
– Мм… в среду.
– И все мои условия. В среду.
– Послушайте, вы! – взвыл Осип. – Мне нужна моя уборщица! В общежитии ремонт! Кто будет это все возить? Гриша, где я возьму уборщицу?
Главный режиссер смотрел на них дикими глазами:
– Какую уборщицу?
Возникла пауза.
– Да вот, Карпенко только вернулась из Финляндии, ее снимало телевидение, – вдруг сказал Осип главному. – Тогда уборщица остается.
– Из Финляднии? А я все думаю, куда Карпенко вдруг делась, – откликнулся главный режиссер. – Моя ученица внезапно исчезает… Галлина Бьянка… Это ее роль. В первом акте она вобла… Потом наклеим ей ресницы… Поставим на каблуки… Грудь дело поправимое…
– Она хочет играть Джульетту Мамазину, – сказал Гриша.
– Хочет! – пискнул Оська. – Много хочет – мало получит! – Он пожевал губами. – Пусть уже играет.
В общежитии встретили новых жильцов сдержанно. На кухне все замолкали, когда Карп входила.
Она заняла комнату, в которой жили двое, их расселили по другим комнатам, там стало по трое.
Обиды росли. Все озлобились.
Шло распределение ролей.
О театр, клубок змей.
Девушки старались, Оська был нарасхват.
Карп спокойно здоровалась, ей не отвечали.
Вдруг возник вопрос, почему тут живет этот, он же не прописан, почему у Карпенко, надо платить за него за свет, газ и воду дополнительно (маленькая месть).
Все по трое обитают, а Карпенко одна. Надо к ней переселить еще другую девочку, чтобы всем было одинаково плохо.
А то живет посторонний как дома.
Надо позвонить его жене. В курсе она или нет.
Потом, действительно, жена приезжала с десятилетним сыном, ждала Гришу, их поили чаем до последнего метро.
Тартюк, неизвестно откуда все зная, предупредил Гришу, они с Карпиком просидели ночь в аэропорту Домодедово.
С нового сезона начались генеральные прогоны с прессой.
Карпенко специально оговорила себе костюм – юбка и пиджак с толщинками, то есть большое брюхо и торчащая грудь, причем юбка мини, пышный рыжий парик, сапоги много выше колен и без каблука.
Премьера прошла прекрасно. Карп-Джульетта всех дико смешила, она громко и фальшиво орала, показывая девочкам, как надо петь перед камерой, и танцевала как слон, с трудом.
