Текст грамоты был по-фински, ее повесили в рамке на кафедре, а приз отдали на хранение мастеру курса.
И из студентов этого курса мастер создал наконец свой театр где-то на окраине Москвы. Муниципалитет предоставил помещение типа склада. Директором стал старый друг мастера, опытная лиса Осип Иосифович Тартюк (в дальнейшем Оська).
Оська стал искать следующую пьесу. Финский эпос с поющими лошадьми мало кого мог заинтересовать в спальном районе Москвы и в сугубо деловом муниципалитете, куда чиновники съезжались на бронированных джипах на случай взрыва. Финская деревня, еще чего!
Поэтому Карпика не взяли в штат театра. Тощая лупоглазая артистка не приглянулась Оське.
Он любил толстых.
Каждую полную женщину он театрально провожал возгласом «какой кентавр пошел!» и на банкетах после третьей рюмки горделиво утверждал, что «во всех случаях меня интересует только толстый зад».
Безработная выпускница Карпенко побегала и нанялась на окраинную оптовку продавцом овощей, пока что на два дня в неделю и за небольшие деньги.
Положение ее было тяжелым (четвертый месяц беременности).
В ближайшем от рынка микрорайоне она сняла койку на кухне в семье потомственных алкоголиков, малорослого молчаливого Сокола (он если и говорил, то выражал свои мысли только с помощью долгих матерных фраз, не имеющих никакого смысла) и его огромной жены, тоже не знающей другого языка.
Супруги летом ходили дружной парой в шортах, полученных от благотворительных организаций типа «врачи без границ», питались бесплатными обедами и искали бутылки в известных местах, как опытные грибники, под лавочками и по контейнерам.
Соколиха даже подобрала себе у иностранцев какой-то импортный сиреневый капор с кружевами, точно под цвет лица, и носила его.
Зимой Сокол с женой работали слепцами и свято хранили две палочки, черные очки и зачем-то собачий ошейник с ремешком под кроватью Карпа, все сложили за ее чемодан. Чтобы гости не покрали.
Хорошо что Соколиха никогда ничего не варила и в кухню заглядывала только по ошибке, когда бегала в преддверии белой горячки.
Зато ночи напролет в их комнате шла гульба. Собирался высший двор, элитное общество окрестных людей, а также их близлежащих подруг, начинающих и пожилых красавиц.
Абы кого, отщепенцев, не пускали.
В результате особенно жутких событий, если во дворах по соседству случались грабежи и убийства, в квартиру под утро приезжали невыспавшиеся менты. А куда еще.
Карпику ежедневно приходилось мыть ванну и неоднократно туалет.
Карпенко поменяла разбитое стекло в кухонной двери на толстую фанерку, вставила замок и, вспомнив классику, приключения Одиссея (она была все-таки образованным человеком), Карпик стала на ночь затыкать уши теплым воском.
Сколупнула под свечкой в храме по соседству. Помолилась и извинилась.
После первых же денег пошла и поставила свечку потолще.
Григорий нашел Карпенко сразу, как только она, устроившись на рынке, приехала в театр с дарами – привезла в общежитие фруктов и оставила свой адрес подружке с курса. На всякий случай.
Знала, однако, что делала.
Григорий приехал не просто так, оказывается.
Он давно собирался искать Карпа.
У него была почти написана музыка неизвестно к чему.
По этому поводу он остался ночевать и целовал Карпику ручки и ножки, так соскучился.
Карп ни слова не пикнула о беременности.
Из еды у нее была только сырая морковь и вареная картошка с луком, продавцам разрешалось брать немного товара после работы.
Григорий не мог спать, боялся криков за стеной и грохота в дверь и убрался с первым поездом метро.
Карпик подумала, что навсегда.
Однако через три дня Гриша днем приехал с синтезатором.
Пока он играл Карпику, под дверью кухни собрался и заплясал весь помоечный народ, разнообразно дергаясь, как маппет-шоу, и выкрикивая «ходи, чавелла!».
Им музыка явно понравилась.
А что нравится простому народу, то и будет иметь успех в нашей стране.
Карпик тут же стала сочинять пьесу, вытащив из-под кровати Гришину пишущую машинку, свою святыню.
Григорий направил Карпа в верное русло, сказав, что сейчас играют только переводы с итальянского и надо писать сразу перевод.
Сюжет нашелся легко, конкурс красоты для телевидения в маленьком городке Саль Монелла.
Все итальянские и испанские драматурги плюс Шекспир витали над Карпом ночами, когда она сидела за машинкой.
Она ведь многие пьесы знала наизусть.
Гриша предложил назвать автора Алидада Нектолаи, перевод У. Карпуй.
Карпик сочинила сюжет, в котором действовали богатый адвокат, покровитель красавиц, его тощая жена в бриллиантах, ее подруга, которая одновременно была любовницей ее мужа и женой мэра, затем шел мэр – друг мафии, далее мафиози Лорка, Кафка и Петрарка (трио), и потом все в том же духе.
Главная героиня – малоизвестная певица и красотка – звалась Галлина Бьянка, как куриный суп в пакетике, эта Галлина выступала со своей группой и ее руководителем Тото Тоэто.
Гриша правильно сказал, что роли Галлины Карпику не видать, так что надо создать запасной вариант – менеджера с телевидения.
Карпик назвала ее Джульетта Мамазина и наваляла для себя самой роль, почти целиком списанную с утренних монологов своей хозяйки, Соколихи, смягчив их до нормативной лексики: «Кто блин? Я блин?» (начало разговора Джульетты по телефону).
Чтобы не ослабеть окончательно, Карпенко почти перешла на сыроедение, за квартиру платить перестала (Соколиха отнеслась к этому спокойно, она и так уже выбрала квартплату на два месяца вперед), был уже август.
Одно яйцо в день и пачка творога, а также сырая морковь, капуста и молодая свекла, такова была диета.
Как недовешивать, ее живо научила напарница, аспирантка из Харькова: надо было отрегулировать весы.
Поэтому килограмм-другой Карп с базара уносила в дом.
Гриша не зарабатывал ничего. Его семья жила на даче. Они оба отощали.
Соколиха как-то приволокла с помойки богатого супермаркета коробку сухого молока. При том женщина была вся побита («покоцали», по ее выражению), война происходила, по-видимому, прямо около помойного контейнера, но Соколиха держалась молодцом.
Сами хозяева квартиры молоком не интересовались ни при каком раскладе, но надеялись толкнуть эту редкость через оптовый рынок и послали с Карпом парочку пачек на пробу.
Карп вернулась с сообщением, что просроченные товары не берут.
Тогда алкогольная семья потеряла к этой коробке всякий интерес, только гости иногда пытались закусывать молочным порошком, сыпали горстями прямо в пасть, но им не понравилось: после такой закуси чесалось в груди и на животе, и подошвы долго потом прилипали к полу, а локти к клеенке.
