– А ручку можно?
Дежурный без слов, но со страдальческим выражением лица, не глядя, протянул ей казенную ручку. Видимо, тут существовал непреложный закон, право посетителей требовать письменные принадлежности.
– А еще ручку можно?
Дежурный покопался у себя на столе и выдал карандаш. Варвара разложила перед детьми добытое. Они нехотя начали чиркать по бумаге.
– А мне? – завопил Санёк. Он уже готов был заплакать.
Сестра Ивана нашла ему в своей сумке толстый черный фломастер.
Младшая обиделась, что ей достался простой карандаш, и она стала бормотать:
– Я этим франым карандафом не буду рифовать, бы-линн.
(Дети посещали садик и частенько приносили оттуда новые слова.)
Тем временем мама Ивана спросила охранника, как его зовут.
– Семен, – неожиданно для себя пискнул он и затем от души отхаркался.
– Сеня, вот поешьте. Я напекла пирожков. И есть шоколад. Вы, наверное, стоите тут до утра? Как же не повезло вам! В новогоднюю ночь!
– А, – махнул рукой мент, который, видимо, уже давно перебирал в уме все несправедливости, учиненные над ним начальством.
– Поешьте, а то мы хотим передать тут кое-какую еду сыну, он тоже с утра не ел.
– Да не положено, – отвечал хмурый Семен.
– Вам пирожка же можно? – не отставала мамаша арестанта.
– Не, – и мент даже отвернулся, чтобы не видеть пухлый прозрачный пакет, который Ванина мама поднесла повыше и приоткрыла.
По казенному помещению поплыл сдобный запах.
– Ну нельзя так нельзя, – согласилась Ванина мама и во мгновение ока накрыла на стол. Горка пирожков на пакете, литровая банка салата оливье, нарезанная сырокопченая колбаса, ломтики сыра, свежий батон… А также вафельный торт и кулек шоколадных конфет. Потом она выложила пластиковую посуду.
Семья Варвары и Ванина родня приступили к делу. Полинка, Маруся и Вероника налегли на конфеты, Санёк же сидел давился пирожком, который мать сунула ему в приоткрытый рот, пока он рисовал домик и елку.
– Ешьте, ешьте, ребята, – сказала мама Вани. – Празднуем Новый год.
Правда, в ее глазах, как непролитая слеза, стоял вопрос, чьи это дети (Ванины?) и куда влип Иван, если они не его.
Она не отрываясь смотрела на пирующих. Иван-то тоже у нее был белесый.
– Пить хочу, – с полными щеками произнес Саня.
Он сидел, кудрявый ангел, и смотрел своими синими глазами умоляюще (ресницы до бровей).
– Ффё, мы ефть не хотим, блин, – произнесла младшая своим перепачканным ртом. Перед ней лежало три фантика.
Мама Ивана обратилась к менту:
– Сеня, дорогой, где у вас тут вода? Я забыла бутылку. Дети вон пить просят, бедные, измучились уже.
Она почти плакала.
Вопрос с отцовством был почти решен, судя по ее растроганному виду.
– Да! – угрожающе, с пирожком за щекой, прорычала Ванина юная сестра. – Нарушение прав человека! Мучить маленьких детей, блин, вообще! Страсбургский суд!
Тут выступила Варвара:
– Да я в ларек сбегаю, принесу. Нечего у них просить. Видать же птицу по полету.
В ней тоже пробудилось гражданское самосознание.
Мамаша Ивана, прирожденный миротворец, подняла руку, призывая к спокойствию.
– Вам принести что-нибудь, Сенечка?
Неожиданно мирно дежурный ответил:
– А че ходить, че приносить, вон он автомат у нас, кофе, какао, шоколад…
И он показал в угол за собой.
– А можно за барьер?
– А че, можно.
Мама Вани посмотрела на мужа, тот демонстративно свободно прошел за барьер и стал там, язвительно улыбаясь, рыться в бумажнике (вылитая Новодворская).
– А вам чего-нибудь мы можем налить? – не отставала мамаша.
И Семен вдруг встрепенулся, кивнул и сказал:
– Мне сладкого чаю с лимоном.
И пошел заключительный акт новогоднего пира, после чего Варвара убрала со стола, а дети стали бегать повсюду, временами тыкаясь в барьер и сквозь балясины разглядывая кобуру. Семен не реагировал.
Тут произошло неожиданное: за барьером, в глубине, открылась дверь и давешние преступники, двое мужчин и женщина (может быть, только что зарезавшие человека), свободно проследовали через предбанник и вышли на волю.
– Эт-то что же выходит, – сказала, улыбаясь, сестра Ивана и поправила очки, – преступников выпустили, а честных людей держат в тюрьме? Борцов за права человека? Без права на передачи? Без воды? Там же больные люди!
– Да, – подхватил ее отец, – я должен переговорить с руководством. Мы имеем право! Где начальник отделения?
– Вон дверь, на второй этаж, – неожиданно ответил Семен и отодвинулся.
Ванин отец тронулся за барьер и исчез.
Все молча ждали.
Минут через пять из внутренней двери вышел полный немолодой мент в фуражке – по виду начальник.
Увидев народ за барьером, он вскипел:
– Это что такое! Немедленно покинуть помещение! Кто пустил детей? Запрещено! Сейчас же!
– Как вас зовут, здравствуйте, – вдруг сказала мама Ивана.
– Семен, – сбился с тона начальник.
Тут все засмеялись, глядя на нового Семена, даже маленькие девки специально ядовито начали хихикать.
Дети улавливают общую атмосферу очень быстро.
– Сеня, с Новым годом, – воскликнула дерзкая акселератка, сверкнув очками. – С новым счастьем!
Тот вытащил из кармана брюк мобильник, посмотрел в него и вдруг исчез.
Через небольшое время от начальства вернулся отец семейства и с порога провозгласил:
– Фамилия начальника там Акулов! А заместитель Глотов!
Женский пол заржал.
Дежурный переступил с ноги на ногу и поправил кобуру.
Отец продолжал:
– У него сидел еще один, весь затянутый в черную кожу. И говорит мне: «За каким же, блин, хреном ваш сын лезет на митинги?» А я ему: «А за каким, блин, хреном вы служите в милиции?» Он так: «По призванию!» А я ему: «Ну!»
– И скоро их выпустят? – спросила мамаша.
– Сказал, по мере оформления протокола. Не справляются они с задержанными. Много им привезли с площади. И чего было столько к нам напихивать, сказал он. На голову буквально. Те привезли и уехали. А нам всю ночь отдуваться.
– Бред какой-то, – уныло сказала Варвара.
Тем временем в предбанник стал набиваться народ – родственники арестованных и те участники митинга, кого не взяли. Некоторые имели на лицах следы рукоприкладства с кровоподтеками. Время от времени народ обращался к понурому Семену с требованием взять воду для заключенных, оттуда звонят, что хочется пить. Тот бубнил свое «не положено».
