Она не могла выговорить твое имя, ее лицо болезненно кривилось при одной только мысли о тебе. Я кивнула, показывая, что всё поняла, и она продолжила:
– Врачи рассказали мне, как порой бывает трудно людям вновь адаптироваться к нормальной жизни. Понимаю, нельзя ожидать, что ты…
На ее лице отразился целый спектр эмоций, которые я не смогла прочитать. Я нахмурилась.
– Не знаю даже, что он сделал с тобой, – шепотом продолжала она. – Ты какая-то другая. – Она отвернулась, прикусила губу. Глубоко дышала, пока не взяла себя в руки. – Мы так беспокоились, Джемма, – вновь зашептала она. – Думали, что мы уже никогда… что ты никогда…
По ее лицу снова потекли слезы, смывая тушь с ресниц. Раньше, в прежней жизни, она терпеть этого не могла. Я смотрела, как по ее щекам сбегают черные полосы. Она потянулась ко мне, я позволила взять себя за руку. Пальцы мамы были холодными и тонкими, ногти длинными. Под руку ей попалось кольцо, которое дал мне ты. Я застыла, глядя, как она вертит его у меня на пальце, любуясь переливами цветов.
– Давно оно у тебя? – спросила она.
Я кивнула.
– На улице купила, – соврала я. – Это подделка.
– Не помню такого.
Между нами повисло молчание. Мама покусала губу. Наконец выпрямилась, переплела пальцы на коленях. Я убрала руку под простыню. Другой рукой стащила с пальца кольцо. Мама внимательно следила за мной и озабоченно хмурилась.
– Сестра говорила, ты спрашивала о нем, – сказала она.
– Я просто хотела узнать…
– Да, это вполне понятно. – Она наклонилась и провела ладонью по моей щеке. – Но тебе об этом больше незачем беспокоиться, дорогая, ни к чему даже вспоминать о нем.
– То есть?
– Его забрали, Джемма, – шепотом объяснила она. – Он сам явился в больницу. Вскоре полиции понадобятся твои показания.
– А если я не захочу?..
– Ты обязана. Так будет лучше всего. – Она плотнее укрыла меня. – Как только ты дашь показания, полиция предъявит ему обвинения. И мы окажемся на шаг ближе к тому, чтобы упрятать это чудовище за решетку. Ведь ты этого хочешь, правда? – Ее вопрос прозвучал нерешительно.
Я покачала головой.
– Он не чудовище, – тихо возразила я.
Мамины руки замерли на простынях, она резко вскинула глаза на меня.
– Этот человек – злодей, – прошипела она. – Иначе зачем он отнял тебя у нас?
– Не знаю, – шепнула я. – Но он… не такой. – Я не смогла подобрать верные слова.
Вглядываясь в меня, мама побледнела, ее губы сжались, стали тонкими.
– Что он с тобой сделал? – спросила она. – Что он сделал, чтобы заставить тебя так считать?
* * *
На следующий день пришли двое полицейских: худой мужчина и довольно молодая женщина. Оба несли свои головные уборы в руках. Их бейсболки выглядели не так официально, как фуражки британских полицейских. Рубашки на них были с коротким рукавом. Мои родители держались у двери. Врач тоже был здесь. Собравшиеся смотрели на меня оценивающе. Мне казалось, я играю в пьесе и все только и ждут, когда я произнесу свои реплики. Худой полицейский вынул блокнот и придвинулся так близко, что я разглядела прыщ у него на подбородке.
– Мы понимаем, как вам трудно, мисс Тумс, – начал он. Голос его был тонкий и гнусавый, и я мгновенно невзлюбила этого человека. – Те, кто побывал в плену, часто проходят стадию молчания и отрицания. Ваши родители говорят, что вы почти ничего не рассказываете о пережитом испытании. Не хотелось бы настаивать, но…
Я молчала. Он сделал паузу и оглянулся на маму. Она кивнула, призывая его продолжать.
– Просто видите ли, мисс Тумс… Джемма… – снова заговорил он. – Мы содержим под стражей одного человека. У нас есть основания полагать, что это ваш похититель. Нам нужны ваши показания, чтобы подтвердить свои догадки.
– Кто он? – спросила я. Моя голова затряслась сама собой.
Худой полицейский сверился со своими записями.
– Обвиняемый Тайлер Макфарлан, рост шесть футов и два дюйма, блондин, голубые глаза, шрамик с краю на…
Мой желудок вывернулся. Буквально. Пришлось схватиться за судно, и меня вырвало.
* * *
Полицейские продолжали донимать меня. Каждый день они приходили с вопросами, каждый раз формулировали их немного иначе.
– Расскажите мне о человеке, с которым вы познакомились в аэропорту.
– Он удерживал вас против вашей воли?
– Он применял силу?
– Наркотики?
Я держалась, сколько могла. В конце концов пришлось заговорить. Мама всегда была рядом, уговаривая и упрашивая меня продолжать. Спустя какое-то время мне стали показывать фотографии. И твои, и других мужчин.
– Вот этот – он? – спрашивали они раз за разом, переворачивая снимки. Они не унимались.
Узнать тебя оказалось проще простого – единственный мужчина с огнем в глазах. Единственный, на кого я могла смотреть. Как будто ты глядел в объектив только для меня, как будто знал, что позднее я буду разглядывать эти фотографии, искать тебя. На этих снимках ты выглядел гордо. Так гордо, как только можно выглядеть на фоне грязной стены в полиции. Под глазом у тебя я заметила рану, которой раньше не было. Мне хотелось оставить эту фотографию себе. Но полицейские, само собой, сунули ее в коричневый пакет вместе с остальными.
Дело затягивалось. Как минимум еще на пару дней. Но в конце концов я дала им показания. Мне пришлось.
Моя жизнь превратилась в череду уколов и допросов. Я будто стала общественной собственностью. Любой мог расспрашивать меня о чем угодно. Запретов не существовало. Женщина-полицейский даже допытывалась, был ли у нас секс.
– Он заставлял вас трогать его? – спросила она.
Я помотала головой:
– Никогда.
– Вы уверены?
Я беседовала с психологами, психотерапевтами, консультантами, врачами такими и сякими. Какая-то медсестра каждый день приходила брать кровь. Какой-то врач проверял, нет ли у меня сбоев в работе сердца. Меня лечили от шока. Ни один из этих людей не оставлял меня в покое. Особенно психологи.
Однажды днем к моей кровати подсела женщина с коротким каре, в темно-синем костюме. Близился вечер, я прислушивалась к дребезжанию колес тележки, на которой развозили еду.
– Я доктор Донован, – сообщила женщина. – Психиатр-клиницист.
– Еще один мозгоправ мне не нужен.
– Логично, – ответила она, но не ушла. Только дотянулась до планшета с зажимом, который лежал на моей кровати, и принялась листать страницы. – Вы знаете, что такое стокгольмский синдром? – спросила она.
Я не ответила. Она бросила на меня короткий взгляд и сделала в планшете запись.
