– Свет быстро уходит, – сказал ты.
Затем схватил лист, обмакнул толстый черенок в какое-то крошащееся черное вещество, полностью облепившее его. Этим листом ты начал оставлять отпечатки на коже спины. Вздохнул, не сумев дотянуться туда, куда хотел, и протянул лист мне.
– Нарисуешь узоры? – спросил ты. – Вот этим?
– Не хочу. – Я оттолкнула твою руку.
– Но свет уже угасает. Я хочу закончить до захода солнца, чтобы ты увидела, как всё это выглядит. – Твой голос звучал нетерпеливо и твердо.
Ты взял меня за руку. Подержал ее в сухом тепле своей ладони, оставляя следы размазанной краски. Мои пальцы, испачканные красным и черным, казались ободранными на костяшках.
– Пожалуйста, – тихо попросил ты. – Просто сделай это для меня. Ты же знаешь, я отвезу тебя обратно. Я обещал.
Твои глаза поблескивали на свету, пальцы сжимались на моей руке. Я высвободила ее и взяла лист. Встала на колени за твоей спиной и окунула черенок листа в черную пасту.
– Что надо нарисовать?
– Что угодно, всё, что ты думаешь о здешних местах.
У меня дрожала рука, и капелька краски сорвалась с листа и упала на колено. Конец черенка был острым и неровным. Я приставила его к твоей коже, надавила и оставила точку. Ты чуть вздрогнул. Луч света, заглянувший в окно, упал прямо на твою спину. Я прищурилась, перед глазами всё расплылось.
– Ничего не вижу.
– Значит, рисуй вслепую.
Я снова окунула черенок листа в черную краску. Нарисовала длинную прямую линию поперек твоих лопаток, черенок оцарапал кожу при попытках сделать линию пожирнее. От нее в беспорядке отходили короткие иголки – спинифекс. Потом я нарисовала человечка из палочек, с неровным кругом вместо головы. Обозначила на лице глаза и закрасила их. Пририсовала к голове похожие на пламя волосы. Посередине туловища поместила маленькое темное сердце. Ты дотянулся до моего колена, коснулся его.
– Закончила?
– Почти.
Я нарисовала птицу, летящую по твоей лопатке. Потом – черное солнце у основания шеи, с лучами поверх всех остальных рисунков. Ты повернулся ко мне, наши колени соприкоснулись, твое лицо очутилось на расстоянии меньше полуметра от моего.
– А сама не хочешь? – Ты окунул палец в лужицу кроваво-красной глины и провел линию по моему лбу. – Я мог бы разрисовать тебя. – Ты оставил красный мазок и на моей щеке. – Красная охра, – шепотом добавил ты. – Она всё усиливает.
Ты забрал у меня лист, потянулся к моей шее, но я отстранилась.
– Нет, – сказала я.
Ты пожал плечами, глаза опечалились. Потом ты взял меня за руку и рывком поставил на ноги. Я почти не сопротивлялась. Мы вышли на середину комнаты.
– А теперь ждем, – приказал ты.
– Чего?
– Солнца.
Ты усадил меня на кучу песка и листьев прямо в центре всего этого буйства красок. Солнце светило в окна так ярко, что трудно было держать глаза хоть немного приоткрытыми. Здесь и запах стоял сильный – запах листьев, трав, земли и плоти.
– Повернись вон в ту сторону, – сказал ты.
И повернулся лицом к дальней стене, а я сделала то же самое. Теперь, когда солнце светило нам в спину, я смогла разглядеть, как его лучи оттеняют светлые завитки и точки росписи, придавая ей объемность. Ты потянулся за горсткой сушеных листьев, раскрошил их в кулаке, затем достал из-под камня папиросную бумагу. Из другой кучки ты взял немного пепла, смешал с листьями, высыпал полоской на бумажку. Туго свернул и быстро провел по ее краю языком. А когда прикурил, я унюхала тот же сильный травянистый запах горящих пустынных листьев, которым в тот день пропиталось всё в этой постройке. Ты сделал длинную, глубокую затяжку и передал самокрутку мне.
Она была чем-то похожа на крохотное дерево, сгорающее у меня в пальцах. Я повертела ее, разглядывая светящийся красный кончик. И на этот раз попробовала затянуться – не знаю почему. Может, в тот день я чувствовала себя спокойнее обычного, питала больше надежд на то, что ты меня отпустишь. Горящие листья не были резкими на вкус, как обычный табак, но и не имели пряного запаха травки. Изысканный травянистый привкус вскоре расплылся у меня во рту, я почти не заметила, как понемногу выдохнула дым и расслабила плечи.
Ты откинулся назад, оперся на локти. Чем сильнее снижалось солнце, тем сочнее становились краски. Красный цвет оттенял остальные, придавал яркость темным участкам росписи. Широкие столбы света озаряли пол и миллионы разноцветных точек и цветочных лепестков на нем. Оттенки красного, оранжевого и розового подчеркивали цвета всего, что нас окружало, до такой степени, что казалось, будто мы сидим в самом центре ямы, полной огня… или посреди самого заката.
– Как будто мы в центре земли, да? – шепотом спросил ты. – Прямо среди углей.
Я чувствовала жар спиной, к которой прилипла футболка. Чтобы краски не расплывались, я часто моргала, но черные линии и фигуры всё равно танцевали перед глазами, как языки пламени. Потом солнце опустилось еще ниже. Его лучи дотянулись до твоего разрисованного тела, позолотили кожу… сделали ее сияющей. Заблестели песчинки на твоих руках. Я чувствовала солнце и на своей коже, которая становилась от него персиково-оранжевой, нежной и мягкой. Вся комната купалась в солнечном свете.
Ты не сводил с меня голубых глаз, окруженных золотом света. Я заметила черные отметины на левой щеке – крошечные следы какого-то насекомого, проложившего путь к твоим волосам прямо через шрамик на лице. Протянув руку, ты дотронулся до моей руки, твои пальцы цвета песка легко скользнули по ней. Именно там меня касалось солнце, там моя кожа была теплее всего. Ты провел по ней кончиками пальцев.
– От тебя тоже исходит свет, – сказал ты. – Ты сияешь.
Я попыталась охватить взглядом всю роспись сразу. У меня кружилась голова, не знаю от чего – от красок, света, твоей самокрутки. Эта комната так отличалась от всех других картин, которые я видела благодаря маме, выглядела такой настоящей. И да, соглашусь: она была прекрасна. Дико прекрасна. Ты рисовал пальцами узоры на моей руке – круги и точки. Их прикосновения больше не пугали меня.
* * *
А потом солнце быстро-быстро спустилось ниже окна, и краски погасли. Ты снова передал мне самокрутку, по стенам поползли тени. Мы посидели еще немного, пока цвета не поблекли совсем. Я заморгала, отдавая самокрутку тебе. В комнате стало мрачно, было не разглядеть то, что находилось на полу. Я встала и, оступаясь, побрела к двери.
– Сейчас, я тебя проведу к выходу, – сказал ты.
Взял меня за руку и зашагал уверенно, как будто видел в темноте. Уже в дверях тело стала пощипывать вечерняя свежесть. Я обхватила себя руками, ты вернулся за своей одеждой. И протянул мне дырявый шерстяной джемпер, который надевал утром.
– Надень его, – сказал ты. – Будет теплее.
