А потом я ощутила, как ко мне тянутся руки. Они появились с обеих сторон, обхватили меня поперек живота, сцепились пальцами. Это были сильные, до черноты загорелые руки, сплошь в царапинах. Они потащили меня из зашитых простыней сквозь матрас, поволокли дальше, сквозь набивку матраса, а затем – сквозь половицы комнаты, бетонный фундамент дома и мягкую темную землю под ним. И там они просто обнимали меня и убаюкивали.
* * *
Когда я проснулась, было прохладно. Почти холодно. Я лежала, укрытая мокрой тканью. По обе стороны от меня гудели вентиляторы. На лбу – компресс, вода с него стекала на щеки. Я слегка повернулась. От этого движения заныло всё тело, одна из тряпок упала с руки, и я увидела, как сильно обожжена кожа на ней. Она была ярко-красной, пятнистой, кое-где в волдырях. Без мокрой тряпки кожа мгновенно запылала, как в огне. Твоя рука дотянулась до тряпки, подняла ее и снова накрыла мою руку, слегка прижимая, чтобы выжать воду на кожу.
– Спасибо, – шепнула я, еле вытолкнув это слово из распухшего горла. Ты даже представить себе не мог, с какой болью оно мне далось.
Ты кивнул и положил голову на кровать, на расстоянии нескольких дюймов от моей руки.
И я снова уснула.
* * *
Когда я проснулась в следующий раз, ты поднес к моим губам чашку.
– Пей, – велел ты. – Так надо твоему телу.
Я отодвинулась от тебя и закашлялась. Боль пронзила конечности. Казалось, кожа лопается при каждом движении, на ней открываются бесчисленные язвы. Я оглядела себя: меня укрывала тонкая простыня. Под ней я была голой, или так мне показалось. Кожа потеряла чувствительность, и я не могла определить, одета я или нет. Но прохладных мокрых тряпок на мне уже не было. Я попыталась пошевелить ногами и обнаружила, что они подняты и привязаны к кровати мягкой тканью. Я попыталась подтянуть их к себе.
– Ты же сказал, что не будешь меня связывать, – прошептала я.
Ты выжал сложенную тряпку над моим лбом, вода закапала на него.
– У тебя сильные ожоги, – объяснил ты. – Мне пришлось поднять тебе ноги, чтобы отеки спали. – Ты подошел к моим ногам, приподнял простыню на них и присмотрелся. – Если хочешь, могу развязать. Ты быстро поправляешься.
Я кивнула. Ты бережно положил ладонь на мою правую ступню. Отвязал ее, потом опустил на матрас. То же самое ты проделал с другой ногой и укрыл их обе простыней.
– Хочешь, снова принесу холодные тряпки? – спросил ты. – Тебе больно?
Я кивнула. Ты прошлепал к двери, твои босые ступни липли к доскам пола. Глядя в потолок, я проверила одну за другой разные части моего тела, выясняя, где больнее. Попыталась собраться с мыслями. Я убежала. Провалилась в песок. А потом?
Ты был там. Я чувствовала, как ты обнимал меня, подхватывал на руки, прижимал к себе. Ты что-то шептал, твое дыхание касалось моей шеи, ладонь лежала на лбу. Ты поднял меня – осторожно, как листок, который не хотел повредить. Куда-то понес. Я свернулась у тебя на руках, крошечная, как камушек. Ты брызгал на меня водой. А потом, после этого, – ничего. Чернота. Сплошная чернота.
Ты вернулся с тряпками и тазиком воды.
– Хочешь сделать это сама или лучше я? – Ты выжал тряпку и приподнял простыню.
– Сама.
И я отняла у тебя простыню, подняла ее и оглядела свое тело. Почти вся кожа была красной и лоснящейся, кое-где сильно облезла. Я дотронулась до волдыря на груди. Вокруг него кожа выглядела сморщенной. Я положила мокрую тряпку, которую ты выжал, на те места, которые были особенно сильно обожжены, и мне сразу стало легче. Как будто кожа начинала дышать, едва ее касалась тряпка, и дышала прямо сквозь нее, впитывая воду. Трудно было добраться до ожогов внизу на теле, не показывая тебе наготу, но ты, видимо, к этому времени уже и сам всё увидел. Я передернулась, вспоминая, как ты нес меня на руках. Как ты прикасался ко мне, когда я была в таком виде? Хватит ли мне смелости спросить об этом?
Наконец я разложила все тряпки. И откинулась на подушку.
– Долго я здесь? – спросила я. – В таком состоянии?
– Сутки или чуть больше. Через несколько дней ты полностью поправишься. Хорошо, что я вовремя тебя нашел.
– Как ты сумел?
– Шел по твоим следам. Легко. – Ты уперся локтями в матрас. Вплотную ко мне. Но отодвигаться было мучительно. Ты держал в руках чашку с водой. – Я взял Добычу.
– Как?
– Поехал на ней. – Ты еле заметно улыбнулся. – Она быстро бегает.
Что-то прилипло к уголкам моих губ. Я облизнула их. Разрешила тебе налить воды мне в рот.
– Скоро тебе полегчает, – спокойно пообещал ты. – Если повезет, даже следов не останется.
Вода покалывала горло. Я глотнула еще. Сейчас эта вода была для меня не коричневатой жидкостью, а изысканным шампанским. Последнему глотку я дала пролиться мне на шею. Внезапно вспомнилась машина, застрявшая глубоко в песке.
– Как мы вернулись?
– Сначала я нес тебя на руках, потом посадил на верблюдицу. Мы шли ночью. – Ты кивнул на чашку. – Хочешь еще?
Я покачала головой.
– А что с машиной?
– Я до нее не добрался. Ты направлялась обратно ко мне, когда я отыскал тебя.
– Обратно?..
Ты кивнул.
– Как я понял, машина где-то застряла или сломалась, и ты просто возвращалась домой.
– Домой?
– Ага. – У тебя дрогнули губы. – Обратно ко мне.
* * *
Как ты и обещал, очень скоро мне стало легче. На следующий день ты дал мне горсточку орехов и ягод. Ягоды были горьковатыми, орехи – мучнистыми и сладкими и ничем не напоминали обычные, которые я ела раньше. Но я всё равно сжевала их. Потом пошарила между матрасом и каркасом кровати. Нож был на месте. Я сосчитала зарубки на дереве. Двадцать пять. Но сколько дней прошло с тех пор? Сделала еще четыре зарубки.
* * *
На следующий день, нанеся тридцатую зарубку, я задумалась о месячных… о том, почему они до сих пор не начались. Может, я просто высохла, как земля вокруг, и моему организму для месячных нужна влага.
Я встала и оделась, но ткань жалила обгоревшую кожу. Скрипя зубами, я доковыляла до веранды. Даже половицы ранили ступни, и мне приходилось на ходу оттягивать футболку от груди.
– Надо было идти голышом, – сказал ты, увидев меня. – Это не так больно.
Я отпустила перед футболки.
– Да ничего.
– Держи. – Ты протянул мне полупустой стакан воды.
– Я принесу себе другой, – сказала я.
Вернувшись, я налила воды и через дверь кухни вышла из дома с противоположной стороны от тебя. Я прислонилась к стене, держась в тени. Со своего места я видела Добычу, лежавшую в углу загона. Она опустила голову, узда свободно охватывала ее голову ниже ушей. Верблюдица выглядела такой смирной, словно ты высосал из нее всю дикость. Я приставила ладонь ко лбу, обозревая горизонт, пока не нашла тенистые дюны – те самые, которые приняла за рудник. Они казались страшно далекими.
