– Хочешь научиться?
Ты засмеялся, покачал головой и снова вдавил педаль в пол. Моя голова дернулась, ударилась о подголовник, песок взметнулся, через открытое окно обрушился на мои колени. Разогнавшись до сорока, ты крикнул, чтобы я дернула ручник. На твоем лице играла ухмылка безумца, а шины вихляли и буксовали в песке. Я закричала, требуя, чтобы ты остановился.
– Так дерни ручник!
Я взялась за рычаг ручного тормоза и дернула. Машина немедленно сделала крутой разворот. Я даже уверена, что на пару секунд она встала на два колеса. Меня бросило на тебя с такой силой, что я не смогла уклониться. Твое теплое плечо врезалось мне в лоб, от смеха ты трясся всем телом.
* * *
Мы ехали два с лишним часа. Я высматривала признаки населенных пунктов, признаки хоть чего-нибудь. Но за всё это время не увидела ничего. Бред какой-то – ехать на машине так долго и по-прежнему остаться в глуши. Но за время поездки местность за окном немного изменилась и теперь была не просто поросшей кустарником, ровной, как стол, и каменистой: песка стало больше, его красный оттенок – ярче. Вместо кустов спинифекса высотой до колена теперь попадались деревья с хилыми и узловатыми черными ветками. Кое-где виднелись зеленые кляксы эвкалиптов, какие-то острые камни торчали, как наконечники копий. Попадались и другие возвышения, похожие на кривые красные пальцы.
– Термитники, – пояснил ты.
Совсем не то что в Англии: когда папа прошлым летом вез нас на запад, через два часа мы были уже в Уэльсе. А в этой пустыне за два часа езды мы будто углубились дальше в пекло. Чем дольше мы ехали, тем жарче и краснее становилась пустыня и тем сильнее я боялась, что мне никогда не выбраться отсюда.
Ты медленно затормозил неподалеку от чахлой рощицы.
– Видишь их? – спросил ты.
– Что вижу?
– Их! Вон там! – Ты указал на деревья. – Дождись, когда они шевельнут ушами, и увидишь.
Я присмотрелась к деревьям. И вдруг что-то дрогнуло. Ухо. Я перевела взгляд ниже и различила голову и длинный нос. И большие карие глаза, прикрытые на жаре.
– Кенгуру, – сказала я.
Ты кивнул и усмехнулся:
– Вкусные дамочки.
– Что?
Ты выставил указательный и средний палец, как стволы ружья, и, опираясь рукой на руль, изобразил, как целишься и стреляешь.
– Ты будешь стрелять в них?
– Рагу станет вкуснее, если добавить в него одну из этих самок, тебе не кажется?
Я сглотнула. Понятия не имела, что у тебя в машине есть ружье. Стало страшно. Ты поерзал на своем сиденье, придвигаясь ко мне, – наверное, решил, что я расстроилась из-за кенгуру.
– Да ладно, – сказал ты. – Не буду я стрелять в них, ты же понимаешь. Еды у нас полно.
Я снова посмотрела на трех кенгуру. Ближняя к нам самка вылизывала шерсть.
– Это чтобы стало прохладнее, – объяснил ты. – У нее кровеносные сосуды расположены близко к поверхности кожи, и, когда она лижется, температура ее тела снижается. Неплохо, да?
Ты лизнул тыльную сторону ладони, словно тоже решил попробовать, и поморщился. Потом криво улыбнулся. Как раз в эту минуту одна из кенгуру дотянулась до низко свисавшего листа и принялась жевать его.
– Неужели им не хочется пить? – спросила я, чувствуя, как пересохло у меня во рту.
Ты покачал головой:
– Им не нужна вода – по крайней мере, много: жидкость они получают из растений.
Ты улыбался, наблюдая за кенгуру с выражением, которое мне было уже знакомо. Оно появлялось на твоем лице, когда ты чего-то очень хотел.
– Пока, красотки, – сказал ты и потихоньку тронул машину с места.
Мы ехали молча. Время от времени я поглядывала на тебя. Ты непрерывно сканировал взглядом всё, что видел вокруг, не довольствуясь видом песка через ветровое стекло.
– Как ты узнаёшь, куда ехать? – спросила я.
– Я следую туда же, куда наносит песок, ищу ориентиры.
– А ты знаешь, как вернуться обратно?
Ты с отсутствующим видом кивнул:
– Конечно.
– Откуда?
– Она рассказывает, эта земля, она поет.
– По мне, так лучше радио.
– Не-а, Джем, я серьезно. Все эти песни здесь, вокруг, в воздухе. Кореши знают их, и я кое-какие знаю… Они как карты, они помогают находить путь. Их поёшь, а они показывают тебе ориентиры на местности. Всё, что есть здесь, – безмолвная музыка, музыка земли.
Не слушая тебя, я засмотрелась на горизонт. Ты умолк. С такой же легкостью, как о пении земли, ты мог бы думать о чем-нибудь более зловещем: твое лицо ничего не выражало. Никогда раньше мне и в голову не приходило, что там у тебя в мыслях. А кому до них вообще есть дело, до мыслей похитителей? О чем ты размышлял – о своих родных? О местах, где бывал? Что конкретно ты думал обо мне?
У меня свело желудок, когда я предположила наихудшее. Чем дольше мы ехали, чем больше я пыталась представить, о чем думаешь ты, тем быстрее росла моя тревога. Если ты убьешь меня здесь, то есть неизвестно где, никто об этом никогда не узнает. Никто и не подумает искать труп в этой бесконечности. Я песчинка в пустыне.
Ты остановил машину так резко, что ее занесло.
– Верблюды, – сказал ты. И указал на то, что было похоже на пятнышки на ветровом стекле, а не на стадо крупных животных. Я прищурилась. Ты потянулся через меня к бардачку, достал оттуда бинокль и положил мне на колени. – Так будет лучше видно.
Я поднесла бинокль к глазам.
– Всё размыто.
Ты протянул руку и повертел рукоятку сверху. Отшатываться было некуда. От твоей груди слабо пахло потом.
– Сама справлюсь. – Я отвела бинокль в сторону и покрутила, пока изображение не стало отчетливым.
Пять верблюдов, четыре больших и один чуть меньше, медленно шагали на фоне горизонта. Знойное марево, дрожащее за ними, придавало им сходство с движущимися струйками песка, закрученными ветром.
– А я не поверила, когда ты сказал, что здесь есть верблюды.
– Одичавшие, – пояснил ты. – Привозные, как ты. Они понадобились для строительства железной дороги.
– Железной дороги?
– Ага, еще давным-давно. – Ты кивнул. – Да и долго она не проработала. Больше отсюда почти нечего возить.
– Почему?
– Вывезли всё: рудники выработали, животных истребили, даже кореши ушли. И поэтому стало тихо, слишком тихо. Неужели не слышишь?
– Что?
Ты заглушил двигатель.
– Тишину.
Ты приставил ладонь ко лбу и наблюдал за верблюдами.
– Ты ведь собирался поймать одного? – спросила я.
