День восемнадцатый. Ты не дождался, когда я проснусь. Я открыла дверь кухни и села на ящик-ступеньку. Оглядела песок, песок и снова песок. Я ждала, а чего – не знаю. Жара усиливалась. Зудели и жужжали мухи над головой. На фоне неба дрожало знойное марево.
А потом вдруг мимо пролетела стайка крошечных щебечущих пичуг. Они свистели и попискивали, как детские резиновые игрушки, если на них наступить. Я попыталась рассмотреть в этом мельтешении птиц, которые составляли стайку. Каждая была размером со сжатый кулак, с серой спинкой и кроваво-красным клювом. Некоторое время они кружили над домом, а потом унеслись в сторону Отдельностей. После этого я еще несколько часов ждала в надежде, что они вернутся.
* * *
На следующий день ты дождался меня.
– Идем.
Я поплелась следом. Тишина в этом доме начинала вызывать у меня ненависть, как и апатичное уныние, в которое я погружалась. Но к Отдельностям мы не пошли. Вместо этого ты свернул к постройкам возле дома. Я притормозила.
– Не хочу туда, – сказала я, увидев, что ты остановился возле той двери, в которую однажды уже втолкнул меня.
– Заходи, – сказал ты. – Мне надо показать тебе кое-что.
Ты открыл дверь и вошел. Я остановилась на пороге и заглянула внутрь. Пройдя в дальний конец помещения, ты раздвинул занавески. Солнечный свет хлынул в окна, осветил многоцветье комнаты – песок, лепестки, листья и краски. Поначалу всё это казалось беспорядочной мешаниной, мусором, разбросанным повсюду. Я сразу же принялась высматривать то, что могло причинить вред. Но из опасных предметов заметила лишь кучку камней в одном углу. Ты направился к ним, и я напряглась, приготовившись к бегству.
Но ты не стал брать камни в руки. Только откупорил бутылку с водой и обрызгал их. Потом поскреб их мокрую поверхность каким-то маленьким блюдечком, добавил в него воды и замешал темно-бурую пасту.
– Что ты делаешь? – спросила я.
– Краску.
В плетенной из травы корзинке я увидела листья, ягоды и цветы. Ты старательно выбрал из нее несколько мелких красных ягодок. Растер их и замешал в пасту. Ты работал быстро и методично, выбирал кусочки окрашенных в разные цвета природных материалов и превращал их в краску. Солнце припекало мне спину, поэтому я вошла в постройку и прислонилась к стене у двери.
Ты сел, вытянув перед собой голые ноги. Вынул кисточку из-за камней, окунул ее в пасту цвета ржавчины и принялся расписывать свою ступню. Рисовал длинные тонкие линии. Получалось что-то вроде шероховатой древесной коры. Ты сосредоточенно хмурился. И пока сидел, опустив голову, поглощенный своим занятием, я не боялась, но все-таки не спускала с тебя глаз. В эту минуту я почти верила твоим словам – о том, что ты ничего мне не сделаешь.
– Долго ты собираешься держать меня здесь? – тихонько спросила я.
Ты продолжал рисовать, не поднимая головы.
– Я же сказал, – ответил ты. – Я привез тебя навсегда.
Я тебе не верила. А как иначе? Если разрешить себе поверить в такое, тогда хоть сразу умирай. Я вздохнула. Приближался полдень, в такое время жара становилась невыносимой, и даже несколько метров, пройденных пешком, ощущались как олимпийский забег. Я продолжала наблюдать за тобой.
Вскоре были расписаны не только твои ступни, но и щиколотки, и ноги до колена. На голенях ты нарисовал листья, по икрам протянулись красные травинки с колючими колосками. Ты улыбался, замечая, что я по-прежнему слежу за тобой.
– Не помнишь первую встречу со мной, да? – спросил ты.
– С чего вдруг? – отозвалась я. – Не было такого.
Ты закончил рисовать колоски и закрасил промежутки между ними черным углем.
– Это было на Пасху. Весна, солнце проглядывает сквозь ветки. Не холодно, среди живых изгородей появились примулы. Ты пришла в парк с родителями.
– В какой парк?
– В Принсес-парк. Тот, что в конце твоей улицы.
Я съехала спиной по стене, вновь потрясенная тем, что ты знаешь столько подробностей. Ты вгляделся в мои глаза, отказываясь поверить, что я ничего не помню. И продолжал свой рассказ медленно, словно вбивая эти воспоминания мне в голову.
– Твои родители устроились с газетами на скамейке, перед рододендронами. Тебе взяли на прогулку самокат, но ты бросила его на траву. И направилась к ближайшим цветочным клумбам. Я слышал, как ты разговаривала с нарциссами и тюльпанами, шепталась с эльфами, живущими в чашечках из лепестков. Каждый цветок был домом для целой семьи.
Я обхватила подтянутые к груди колени. Про цветы не знал никто. Даже Анну в эти игры я не посвящала. Ты заметил, как я ошеломлена, и продолжил, улыбаясь чуть самодовольно:
– Ты осторожно прошлась по клумбе, здороваясь с каждой «цветочной семьей» – с Мозесами, Пателями, Смитами. Позднее я узнал, что это фамилии твоих одноклассников. Так ты и шла, пока не нырнула под густые ветки рододендрона с тяжелыми бутонами и не очутилась в кустах… в моих кустах. И нашла там меня, приютившегося вместе с пожитками и недопитой бутылкой, наверное, слегка навеселе. Но я наблюдал за тобой и слушал внимательно. Мне понравились твои сказки. – Ты улыбнулся, вспоминая об этом. – Ты спросила меня, может, я ищу пасхальные яйца. Мы разговорились, ты рассказала про эльфов и их цветочные домики. А я тебе – про мин-мин: это духи, которые живут здесь среди деревьев и стараются украсть заблудившихся детей. В отличие от большинства людей, ты меня не испугалась… просто смотрела, как на обычного человека. Это мне понравилось.
Ты умолк, рисуя контуры яйца на бедре, а затем поставил коричневые точки внутри этого воображаемого яйца.
– Это яйцо зарянки, которое я тебе подарил, – объяснил ты, указывая на рисунок. – Я нашел его под дубом. Сверху в нем была дырочка, через которую я раньше в тот день высосал желток. Не знаю, зачем я сохранил это яйцо… Наверное, для тебя. – Под моим взглядом ты закрасил яйцо светло-песчаным цветом. – Злющие птицы, эти зарянки, – добавил ты. – Готовы до смерти защищать свое гнездо.
Я слышала, как бешено колотится мое сердце. Всё это я помнила. Ну конечно же. Но откуда об этом знал ты?
– В тех кустах прятался бездомный, – возразила я. – Тощий, старый, волосатый и, кажется, чокнутый. Это был не ты.
Ты улыбнулся:
– Ты тогда сказала, что розовые цветы у меня над головой – самый красивый потолок, какой ты видела в жизни.
– Нет! Я просто наткнулась на бродягу. Не на тебя. Ты всё не так понял.
Ты погрыз ноготь на большом пальце.
– Удивительно, что способна сделать с человеком жизнь на улицах большого города. – Ты отгрыз кусочек ногтя и сплюнул в сторону. – Правда, ты же была тогда еще ребенком, вот я и показался тебе старым, хоть сам едва считался взрослым.
Я вытерла ладони о футболку. Всё тело вдруг стало липким и влажным. Ты заметил это, но всё равно продолжал, радуясь моей растерянности.
