– По крайней мере, городов нет, – наконец произнес ты. – Нет здесь нигде… никакого бетона.
– Я люблю города.
Твои пальцы сжались на перилах.
– В городах все ненастоящие, – отрезал ты. – Все и всё.
Я вздрогнула, удивленная твоей неожиданной вспышкой гнева.
– А я по ним скучаю, – прошептала я. Уткнувшись лицом в колени, я только теперь это по-настоящему осознала.
Ты сделал шаг в мою сторону.
– Сожалею насчет твоих родителей, – сказал ты.
– Сожалеешь – о чем?
Ты заморгал.
– Что они остались там, конечно. – Ты присел на противоположный край дивана, впиваясь в меня взглядом. – Я хотел бы взять их с собой… если бы думал, что так ты будешь счастливее.
Я отодвинулась от тебя как можно дальше.
Ты поскреб тростниковое плетение.
– Уж лучше как сейчас – лишь ты и я. Только так может что-то получиться.
Я снова вгляделась в небо, пытаясь разобраться в мыслях. Страх в себе я подавила.
– Долго ты готовился?
Ты пожал плечами:
– Не очень, года два-три. Дольше пришлось ждать тебя.
– Сколько?
– Около шести лет.
– С тех пор, как мне исполнилось десять? Значит, с того времени ты следил за мной?
Ты кивнул:
– Временами.
– Я тебе не верю, – сказала я. Но что-то внутри настойчиво убеждало задуматься над твоими словами. В дальнем уголке сознания всплыло воспоминание, и я, приложив старания, могла бы во всем разобраться.
Я порылась в памяти, попыталась отыскать в ней твое лицо. Не вспомнила ничего конкретного, только смутные обрывки – вроде того случая, когда мои подруги увидели, как какой-то мужчина стоит за школьными воротами, или другого, в парке, когда мне показалось, что кто-то следит за нами из кустов… или как мама параноила, уверенная, что за домом наблюдают. Неужели это был ты? И в самом деле выслеживал меня так долго? Да нет, вряд ли. Но было еще что-то, чего я никак не могла припомнить.
– Почему я? – спросила я шепотом. – Почему не какая-нибудь другая несчастная девчонка?
– Ты – это ты. И это ты нашла меня.
Я задержала взгляд на твоем лице.
– О чем ты?
Ты посмотрел на меня с любопытством. Но я не дала ответа, на который ты рассчитывал, и ты придвинулся по дивану ко мне. Твой пристальный взгляд пугал.
– А ты не помнишь? Не помнишь, как мы встретились впервые? – В изумлении ты слегка покачал головой.
– С какой стати?
– А я помню. – Ты поднял руку так, словно хотел коснуться меня, и твоя нижняя губа задрожала. – Я прекрасно помню тебя.
Ты широко раскрыл глаза. Я наклонила голову так, что уткнулась подбородком в грудь, прячась от твоего взгляда.
– Этого не было, – сказала я тихо, еле слышно. – Это неправда.
Ты протянул руку и схватил меня за плечо. Пальцы впились мне в кожу, ты вынудил меня поднять голову и взглянуть на тебя.
– Это было, – произнес ты. Твое лицо застыло, глаза не мигали. – Это правда. Ты просто пока еще не вспомнила. – Ты впился взглядом. – Но обязательно вспомнишь.
Я услышала, с каким трудом ты сглотнул. Потом твой взгляд затуманился, ты разжал пальцы. Я обмякла, откинувшись на плетеную тростниковую спинку дивана. Ты встал и отвернулся. Я слышала, как ты ушел в кухню и там захлопал дверцами шкафов. Уткнувшись лицом в колени, я силилась стать маленькой и незаметной. Меня трясло, ноги покрылись гусиной кожей, но не от холода.
* * *
Не знаю, сколько я просидела там неподвижно, погрузившись в мысли. Время от времени я поднимала голову и смотрела вдаль, выискивала что-то… хоть какие-нибудь перемены, которые могли привести к спасению. На небесной синеве начали появляться оранжевые полосы, на горизонте разгоралось розовое сияние.
Ты вышел из дома и прищурился на закат. В каждой руке ты нес по стакану воды. И долго-долго топтался в дверях, поглядывая на меня и ожидая ответного взгляда. Но не дождался и приблизился к дивану. Протянул мне один стакан. Я не взяла его, хотя отчаянно хотелось пить. В конце концов ты поставил стакан на пол возле меня и отошел, мелкими глотками попивая воду из своего. Продолжал наблюдать за мной. Наверное, ждал, что я снова заговорю. Не знаю зачем; впечатление разговорчивого человека ты не производил. А я вместо того, чтобы болтать, следила, как ветер без разбору подхватывает с земли песчинки. И бросает их где вздумается.
– Кто ты? – прошептала я.
Это были скорее мои размышления, чем вопрос. Я даже не сознавала, что произнесла его вслух, пока не увидела, как ты подыскиваешь ответ. Твое лицо стало хмурым, на нем прорезались морщины. Ты вздохнул.
– Просто Тай, – сказал ты, присел на подлокотник дивана и потер кончиками пальцев лоб. В оранжевом закатном сиянии твои глаза казались светлее, чем обычно. В них как будто попали песчинки, принесенные ветром. – И я, можно сказать, родом отсюда.
Ты говорил тихо и нерешительно, совсем не так, как обычно. И был похож на иголку спинифекса, подхваченную ветром. Мне захотелось придвинуться ближе, чтобы успеть расслышать твои слова, пока ветер не развеял их.
– Ты австралиец?
Ты кивнул:
– Видимо. Меня назвали в честь речушки, возле которой меня заделали родители.
Ты взглянул на меня, проверяя реакцию. Я не выдала ее, просто ждала, когда ты снова заговоришь. Казалось, у истории будет продолжение. В тебе чувствовалась накопленная энергия, которую надо было выплеснуть.
– Когда я появился, мать была совсем девчонкой, – продолжал ты. – Вообще-то они с отцом никогда толком не жили вместе. Она выросла в понтовой английской семье. Как только меня отписали отцу, все они подхватились, укатили за океан и думать обо мне наверняка забыли. А отец привез меня на участок в несколько тысяч гектаров земли, с десятком голов скота. Та еще жизнь.
– И что же дальше?
Я смотрела, как ты ерзаешь на подлокотнике, соображая, что ответить. Мне нравилось видеть, как тебе неловко. Хоть какое-то разнообразие. Возникла мысль, что эти ответы я смогу использовать против тебя, когда меня спасут, а тебя упекут за решетку. Ты грыз ноготь на большом пальце, глядя на закат.
– Поначалу отец справлялся, – сказал ты. – Видимо, тогда он был не в полной заднице. Он даже нанимал людей на работу – пастухов, какую-то женщину, чтобы присматривала за мной… Не помню, как ее звали. – Осекся, пытаясь вспомнить. – Миссис Джи или как-то так. – Повернулся ко мне и вскинул бровь. – Да какая разница?
Я пожала плечами.
– Вроде как была у меня за учительницу. И она, и кореша, и пастухи.
