Потрескавшиеся губы старушки чуть дрожали, но она не подняла век.
– Простите, – смогла выговорить Мадам Мо, – мне так жаль.
Авриль покачала головой. Она не понимала, за что Мадам Мо просила прощение. Девушке хотелось напоить ее, но у них ничего не было. Авриль хотела погладить щеку старушки, но отдернула руку, боясь сделать больно.
– Мадам Мо, всё будет хорошо.
– Книги…
– Не думайте о них, сейчас мы вам поможем.
– Это всё из-за книг.
– Не понимаю, – пробормотала Авриль. – При чем тут книги?
– Он услышал твой голос, – прошептала старушка, – когда пришел в первый раз.
– Что?
– Твой голос, дорогая. Запись, где ты читаешь. Вот как он узнал.
Малыш поднял на Авриль умоляющие глаза.
– Сестренка, что мы можем сделать? Она умирает? Значит, вот как – умирать?
Авриль опустила голову.
– Они заставили меня, – пробормотала Мадам Мо, – заставили рассказать.
– Про что?
– Про Дуб, где вы живете. Они там и ждут тебя.
У Авриль задрожал подбородок.
– Черные Звезды. Тот парень. Они тебя ждут.
Они не отходили от Мадам Мо, пока ее глаза не закрылись навсегда. Авриль тихо плакала в воротник.
Малыш дотронулся пальцем до лба старой дамы – в знак прощания.
Поросенок наклонил голову с белой звездой. То ли искал, чем поживиться в обгоревших обломках, то ли из почтения к Мадам Мо. Кто знает, что творится в звериной душе?
56
Измотанные, печальные и голодные, они пошли по тропе обратно к Дубу.
Авриль старалась не думать. Всё перевернулось с ног на голову. Она не знала, что должна теперь делать. Малыш не проронил ни слова, он шагал сзади с суровым лицом. Только поросенок, казалось, чувствовал себя прекрасно. Его голова торчала из рюкзака, он без конца вертел рылом и хлопал длинными черными ресницами, как будто хотел понять, где они идут.
Авриль не могла поверить, что Черные Звезды выслеживали ее. Хотя и знала их одержимость, часто заводившую слишком далеко. Конечно, возвращаться к Дубу не стоило, тем более если, как сказала бедная Мадам Мо, Черные Звезды там. Но Авриль надеялась, что парни не нашли ее и ушли оттуда. В крайнем случае можно будет спрятаться и переждать. Дуб – это всё, что у них оставалось. Их единственное укрытие.
– Зачем они сожгли дом Мадам Мо? – спросил мальчик.
– Не знаю, Малыш, – ответила Авриль на ходу.
– Мадам Мо теперь мертвая. Значит, мы больше никогда ее не увидим?
– Да.
– И она больше не испечет оладьи? Ведь когда ты умер, нельзя печь оладьи? И подметать? И слушать сказки? И идти на Гору?
Авриль остановилась: она обернулась, чтобы велеть ему замолчать. Но у мальчика был такой растерянный вид, что весь гнев сестры улетучился. Она прижала брата к груди.
– Иди ко мне, Малыш. Это ничего. Грустить нормально.
– Ты говорила, звезды все слышат, правда? – прошептал мальчик, уткнувшись ей в шею. – Может, загадать желание, в самой душе, чтобы Мадам Мо стала живой?
– Нет, так не работает. Когда умираешь, это навсегда.
– Как лисы и деревья?
– Да, именно. Но если мы будем вспоминать о ней, Мадам Мо останется внутри нас, понимаешь?
Мальчик долго думал, потом кивнул.
– Хорошо. Мадам Мо как розовая веточка. Я ее никогда не забуду.
Авриль нахмурилась:
– Розовая веточка?
Но мальчик не ответил: он погладил поросенка по голове и спокойно зашагал дальше.
Вскоре по едва заметным знакам – ветке необычной формы, дуплу, переплетению сухих лиан – они поняли, что приближаются к Дубу.
Веревки с консервными банками валялись на земле. Авриль заметила, что они перерублены.
Знаком девушка велела Малышу остановиться.
– На Дубе кто-то есть, – шепнула ему сестра.
– Кто? Те, кто обижали Мадам Мо?
Авриль кивнула:
– Нужно быть осторожными. Главное, чтобы они нас не заметили, хорошо?
– А не то мы умрем?
Девушка погладила мальчика по щеке.
– Не волнуйся. Мы только посмотрим, есть ли там кто-то. И всё будет в порядке.
– Хорошо, я не буду говорить «туки-туки», даже если увижу их. Обещаю.
Они стали осторожно пробираться между деревьями.
Уже подходя к Дубу, они услышали до того громкий голос, что эхо несло его от дерева к дереву. То была запись голоса Авриль, читавшей для Мадам Мо:
В Вероне пышной разгорелся вновь
Вражды минувших дней раздор кровавый,
Заставил литься мирных граждан кровь.
Авриль пробрала дрожь. Она раздвинула ветки куста, посмотрела вверх.
И увидела Дария.
Он стоял на террасе с магнитофоном в руках.
Дарий почти не изменился с тех пор, как Авриль сбежала от него пять лет назад. Светлые волосы, развеваясь, падали на бледное лицо. Он всегда был стройным и жилистым, теперь же выглядел худым, как ребенок, который вырос слишком быстро. И черная одежда только подчеркивала эту худобу. Магнитофон в его руках проигрывал запись. Дарий мечтательно улыбался. Сейчас, когда он стоял высоко, на террасе хижины, с распущенными по ветру волосами, его можно было принять за наивного, восторженного поэта-романтика. Но Авриль знала, что это не так: Дарий был очень умен и потому опасен.
За его спиной человек десять парней и девушек разоряли хижину. Все такие же бледные и худые. Авриль представляла, как они переворачивают ящики, скамьи, тюфяки. С досадой она заметила среди них тех троих, кто гнался за ними накануне.
Голос Авриль все читал:
Весь ход любви их, смерти обреченной,
И ярый гнев их близких, что угас
Лишь после гибели четы влюбленной,
Часа на два займут, быть может, вас.
Один из парней, бритоголовый, подошел к Дарию и бросил на доски энциклопедию Мадам Мо.
– Мы всё обшарили. Тут ничего нет, только магнитофон и старая книжка. Что будем делать?
Дарий даже не взглянул на него. Он выключил голос Авриль и уселся на край террасы над пропастью. Порыв ветра откинул волосы с его лица. Всю левую сторону покрывал обширный след старого ожога. Кожа будто оплавилась, как воск от огня, и застыла подтеками. Тем не менее эта жуткая маска не могла затмить ангельской красоты правой половины лица.
