– Беньямин Саад, ты дома всего каких-то две минуты и уже устраиваешь хаос. – Дверь распахнулась, и в комнату вошла их мать, с руками, полными папок, бумаг и с двумя ноутбуками. Она приподнялась на цыпочки, чтобы чмокнуть сперва Бена, потом Резу. – Здравствуй, Реза, милый.
С Лулу она не поздоровалась.
Бен тут же выпустил сестренку из рук. Он улыбнулся беззаботной, открытой улыбкой.
– Я? Да никогда.
Лулу вдруг нашла маленькое пятнышко на стене, похожее на след от чернил, очень занимательным. Но промолчать она тоже не могла.
– Ты сегодня рано.
Эйми покосилась на Лулу и отвернулась к Бену.
– Реза позвонил мне из аэропорта, когда ждал Бена. Я подумала, что приду домой пораньше, чтобы увидеть всех вас перед своей вечерней сменой в офисе. Ну, – сказала их мать, – кто хочет обедать?
Лулу повернулась и многозначительно посмотрела на нее.
Но мать с невозмутимым видом поставила сумки на пол.
– Ты же знаешь, что Бен не принимает участия в Рамадане. А ты сама, как я поняла, не сильно придерживаешься правил. Что скажешь, Реза, милый?
Тот отрицательно покачал головой. Мать вышла из дома назад к машине. Бен последовал за ней, быстро нагоняя ее на своих длинных ногах. Он был не из тех, кто смотрит дареной лошади в зубы, особенно если эта лошадь предлагает ему еду. Лулу вздохнула. Бен был маминым любимчиком, Лулу – папиной дочкой. Только Реза не был ничьим любимчиком, но он был слишком добрым, чтобы его это беспокоило.
Лулу достала из кармана телефон, намереваясь написать Одри о том, какая ужасная стерва ее мать, потому что, если кто и мог понять, так это только она. Временные отметки ее предыдущих сообщений бросились в глаза. Тех самых сообщений, что она отправляла Одри, но на которые та так и не ответила.
Вчера, Доставлено в 11:42 вечера. Прочитано в 11:46 вечера.
По крайней мере, Одри была жива. Даже Ло это подтвердила. Хотя Лулу так и не остыла после своей ссоры с Ло, чтобы ей ответить.
Лулу снова засунула телефон в карман. Она держала его при себе весь день, на случай, если ей придет сообщение, но всякий раз, как ей мерещилась вибрация, телефон продолжал молчать.
Реза положил руку ей на плечо.
– Пошли. Скоро сможем поесть ужин на День благодарения. Пост заканчивается сегодня вечером. Пойдем на свой последний, печальный не-обед.
Он улыбнулся. Улыбка вышла не то чтобы очаровательной, но искренней, утешительной. Она напомнила Лулу об их детстве, когда вся троица вместе противостояла родителям.
– Ладно, – Лулу вскинула руки, – пойдем смотреть, как мама и Бен обедают.
* * *
– Bismillaah ar-Rahman ar-Raheem. Alhamdulillaahi rabbil ‘alameen
[21].
Слушая речь отца, Лулу чувствовала, как ритм отзывается в ее теле вибрацией. Слова накрывали волной умиротворения. Она закрыла глаза, погружаясь в это чувство с головой. Реза кивал словам отца, одними губами повторяя следом за ним. Лицо Бена оставалось непроницаемым и спокойным. Мать почтительно склонила голову. Они собрались вместе, чтобы завершить Рамадан.
На заре их брака Эйми хотела понять обычаи своего мужа. Конечно, она совместила их со своими, поэтому спросила его, как следует молиться за столом, чтобы завершить пост. Ахмед объяснил, весьма прямолинейно, что он никогда в жизни не молился над едой. Эйми объяснила, очень спокойно, что она не могла предложить лучшего места, где мусульманин и христианка могли бы молиться вместе. Он посмеялся. И, по завершении первого Рамадана со дня их бракосочетания, они устроили свой праздник. С тех пор это стало традицией.
– Ar-Rahman ar-Raheem Maaliki yaumiddeen
[22], – продолжал отец глубоким, ровным голосом.
Лулу сидела с закрытыми глазами. В ее жизни было так мало моментов, когда она чувствовала на себе прикосновение чего-то святого. Сидя здесь, она чувствовала это всем своим существом. И неважно, что в этой странной, новой традиции, которой придерживалась только ее семья, соединялись две древние культуры. Это и делало ее такой особенной.
– Iyyaaka na’abudu wa iyyaaka nasta’een. Ihdinas siraatal mustaqeem
[23], – голос отца звучал ниже, но при этом гораздо громче, чем когда он начал.
Лулу не знала, как отцу это удавалось. Он не был особенно религиозным человеком. Он даже не научил своих детей правильно молиться. Будучи профессором, он больше интересовался историческим аспектом его религии, чем духовным. Религию он передал своим детям больше из чувства долга, чем из веры. Но когда он произносил слова первой Суры Корана, из его уст они звучали, как заклинание.
– Siraatal ladheena an ‘amta’ ‘alaihim. Ghairil maghduubi’ ‘alaihim waladaa- leen
[24], – он почти закончил, но Лулу хотелось продлить этот момент умиротворенности. Чрезмерная религиозность или непоколебимая вера никогда не отличали ее семью. Но этот момент принадлежал только им.
– Aameen
[25], – завершил Ахмед, и волшебство рассеялось.
Рамадан закончился, наступал Ид Мубарак. Будет вечеринка, и еда, и много-много людей. Но все это будет завтра. Сегодняшний вечер был для ее семьи. Сегодня принадлежало только им.
Все семейство Саад заговорило одновременно, быстро и громко. Один-единственный вдох означал, что кто-то другой мог перебить и вмешаться в разговор. Реза махал вилкой по направлению картофельного салата. Бен одновременно говорил и ел, так что перемежал слова с жеванием еды. Ахмед качал головой и спорил с сыновьями. Эйми вступала, когда считала аргументы других слабыми, что случалось довольно часто.
Лулу насадила на вилку фасоль и задумчиво пожевала зеленый стручок.
– Ты знал, что шимпанзе воевали с другими шимпанзе за территорию и поедали своих жертв?
– Сестренка, ты меня сегодня разочаровываешь. Ты же узнала это из канала «Дискавери» десять лет назад. – С Беном было весело спорить, и он это знал.
– Не так разочаровываю, как твоя жалкая задница, – парировала Лулу с особым сарказмом, который предназначался только Бену.
– Лейла Саад, немедленно извинись. – Мать по-царски выпрямила спину. – И неужели мы обязаны говорить про каннибализм за столом? Не думаю, что это хорошо для аппетита.
– Мам, но это же не людской каннибализм. Это обезьяны поедают друг друга, – авторитетно ответил Бен.
