Кроме того, Лулу совсем не хотелось привлекать к себе внимание. Она смотрела прямо перед собой, на стол, уставленный блюдами. Целая гора аппетитных десертов, виноградные листья, начиненные мясом с рисом. А еще рис, специально прикипевший ко дну сковороды так, что стал золотисто-коричневым и чуть жестковатым. Молодая баранина, говядина, курица, рыба – все с жаренным на гриле луком и помидорами. Была также ярко-розовая маринованная редиска, а кое-кто из гостей принес хрустящие, кислые сливы, от которых просто слюнки текли. Лулу порадовалась, что хотя бы не уйдет голодной с этой вечеринки. Она надкусила сливу.
Лулу следовало бы уже научиться сохранять хладнокровие на таких вечеринках, но ей этого так и не удалось. Внезапно она почувствовала тошноту, которая вскоре отступила. Лулу с трудом переносила социальный дискомфорт. Она поскребла голубой лак на своих ногтях, такого же цвета были злые глаза у охранника за дверью, но здесь ее скорее прогонят прочь, чем станут охранять.
Ее мать сидела в окружении женщин, болтавших на арабском. Лулу знала, что мать не понимала ни слова. Женщины тоже это знали и делали все возможное, чтобы исключить ее из беседы. Несмотря на обиду и злость на этих женщин, Эйми сидела с безмятежным выражением лица, словно разговор был бы ей неинтересен, даже если бы она его понимала. Южное самообладание снаружи, а внутри – надменная арктическая тундра.
Но такое поведение не добавляло ей подруг среди других женщин.
Тетушка Сальва была душой всей компании, ее главой и лидером. У нее было две сестры, одна из которых эмигрировала недавно, а вторая уже имела гражданство, хотя ее дети – еще нет. Сестры Нассер некогда славились своей красотой среди багдадцев. Фарра Нассер, средняя из них, все еще цеплялась за свои лучшие годы и всегда тщательно укладывала темные волосы эффектными волнами, как в юности. Тетушка Фарра была ценной реликвией и всегда находилась подле старшей сестры.
Природный цвет волос Сальвы Нассер уже никто не помнил, но Лулу не сомневалась, что он был далек от того оттенка шампанского, который она носила нынче. Тетушка Сальва приглаживала и укладывала свои волосы по современной моде. Ее внешность говорила о тщательном уходе за собой – такую кожу могла иметь только женщина, которая в течение всей своей жизни усердно избегала солнечных лучей. Тетушка Сальва служила ходячим примером того, что красота – это упорный труд.
Третья сестра была самой младшей, но ее лицо носило на себе печать возраста за всех троих. Она уже два года как эмигрировала из Ирака, а в Штаты переехала всего несколько месяцев назад, и ее английский был такой же неестественный, как и арабский Лулу. Она носила хиджаб и подводила глаза черным кайалом. Это был эффектный макияж, которому Лулу частенько старалась подражать, хоть она и не могла запомнить имени этой младшей сестры. Она была тихоней, почти как Эмма. Третья сестра сидела за четыре стула от тетушки Сальвы с задумчивым выражением лица.
Иракские жены не брали фамилий своих мужей, поэтому они назывались сестрами Нассер и в войну, и в браке, и в иммиграции и переселении. Они были одной семьей, несмотря на то что каждая из них уже давно создала свою собственную. Но Эйми Саад, выигравшая не одно дело в суде, не позволит им одержать над собой верх.
Когда Лулу снова поскребла ногти, от них откололся кусочек лака и перелетел через стол. Лулу огляделась, но, похоже, никто этого не заметил. Она и сама не понимала, что именно сейчас чувствует: облегчение или разочарование, но все же постаралась сохранить неподвижную маску на лице, как у матери, не позволяя миру увидеть ее смятение.
– Лулу! – позвал голос.
Лулу подняла голову. Возле ее стула, широко раскрыв руки, стояла Дина аль-Кати. Лулу мгновенно подскочила, заключив ее в объятия, словно какого-нибудь принца на белом коне. Но эта суматоха тут же привлекла внимание других гостей. Мать Дины вперила в них ястребиный взгляд, совсем как учительница Лулу по французскому, мадам Перо. Тетушка Сальва, приходившаяся Дине родной тетей с отцовской стороны, кисло улыбнулась.
Лулу прекрасно понимала, что они видят. Она была чужой среди них, лишь наполовину достойной уважения. Ей следовало быть благодарной за их терпимость и великодушие, которого ее матери напрочь не выказывали. Но она не могла заставить себя стелиться перед ними за такую едва прикрытую неприязнь. Лулу послала тетушкам широкую притворную улыбку, которая не коснулась ее глаз. Они ответили ей тем же, с такой же настороженностью в глазах.
– Дина! – голос Лулу прозвучал чересчур громко, под стать голосу самой Дины, как будто они соревновались, кто кого задавит фальшивым энтузиазмом. Впрочем, возможно, так оно и было.
– Как дела? – спросила Дина.
Лулу подивилась тому, как Дина умела растягивать гласные, чтобы звучать искренне. Но она-то сразу раскусила этот тон, да и саму Дину. Оставалось только позавидовать умению девушки правдоподобно изображать нужные эмоции. Лулу, которая сама частенько переигрывала, почти восхитилась ее артистизмом. Даже несмотря на то, что мысли ее были заняты тем, как бы задушить Дину ее же золотой цепочкой.
– Очень хорошо. А у тебя как дела? – Лулу приподняла брови, на лице заиграла многозначительная улыбка.
– Очень хорошо. Моя кузина помолвлена! С Али Хассаном, его семья владеет тем высоким зданием в центре, ну ты знаешь. Он сказал мне, что собирается подарить ей «Ягуар» на свадьбу, вместо украшений. Слава Аллаху, мы так счастливы. Ты помнишь Таню? Боже, как мне нравятся твои туфли! – Дина потащила Лулу за собой по лестнице на второй этаж, где собрались остальные их сверстники.
– Mashallah!
[12] – Рука Лулу обвилась вокруг талии Дины, словно гадюка. – Спасибо! А мне нравятся твои!
– Mashallah! Ты погляди-ка! Как мило с твоей стороны! Я передам ей твои слова. У твоих туфель есть бантики. Обожаю бантики. А ты? – Дина тряхнула своими красивыми, густыми волосами.
Лулу сощурилась, почувствовав укол зависти. Она, может, и хвасталась своими волосами время от времени, но не до такой же степени. Гордость заставляла Лулу верить, что ее самолюбие было обоснованным и не таким кричащим. Она пришла бы в ужас, узнав, что ее собственные взмахи волосами выглядят точно так же, изящно и щеголевато, как у Дины. Это движение передавалось из поколения в поколение, от одной арабской девочки к другой, пока остальной мир не причислил его к стереотипам об арабских женщинах. Посторонним наблюдателям было невдомек, что это был целый ритуал, искусство, которому они обучали друг друга, для использования в социальных войнах и личном прихорашивании.
– Мне нравятся бантики. Поэтому-то я и купила эти туфли. – Притворная радость в голосе Лулу потухла, улыбка на лице дала трещину.
Дина рассмеялась, сплошное очарование.
– Лулу, ну ты и шутница!
Лулу было совсем не до смеха, но тем не менее она вежливо улыбнулась. На верхней лестничной площадке столпилась стайка ее ровесников. Их глаза метнулись к ней. Они разделились по половому признаку, хотя и не так строго, как это бывает в столовой Сили Холл. Лулу даже не могла сказать, когда люди начали разделяться на мальчиков и девочек, но стоило ей заметить эту тенденцию, она стала видеть ее повсюду. Она ни с кем не делилась своими наблюдениями. Она и так уже ощущала себя живой контрабандой. Нет нужды давать людям повод думать, что так оно и есть.
