— Кто такой ректор Томас? Значимая фигура. Он ректор Магической Академии, видный ученый. У него отличная квартира… наверное, показатель статуса. В его глазах, может быть. Машина. У него достаточно денег. Красивая и любящая жена. Настолько любящая, что пошла на уступки и согласилась на покупку квартиры, ведь ипотеку на нее им никогда бы не дали — это считается роскошью, такие приобретения можно делать только за собственные средства. У него удалась жизнь, капитан… Он смотрел на себя в зеркало и сознавал — он удачлив, успешен, он может собой гордиться.
— Я все равно не могу разобраться, — осторожно, щупая тонкий лед, начала я. — Какое значение имеет то, что Томас — мужчина? Множество женщин успешны не меньше. Может, их даже больше, никто не считал.
Губы Брента дрогнули.
— Возможности у всех равные, — продолжала я, внимательно за ним наблюдая. — С талантами несколько хуже, но…
— Томас мог гордиться собой, — повторил Брент. — Он нарисовал себе образ, которому соответствовал. Сначала он шаг за шагом шел к одной цели, и вот его страх — потерять то, чего он добился. Упасть в собственных глазах. Назвать себя неудачником.
Так что вот Брент подразумевал. То, что Томасу сложно было с этим чем-то смириться только лишь потому, что он был мужчиной. Обладателем XY хромосом. Но Брент вкладывал в эти слова совершенно иное. Будь Томас женщиной, до убийства дело бы не дошло. Так почему?
— И вы продолжите утверждать, что Таллия его спровоцировала? Или вы больше так не считаете?
— Несомненно. — Как же с ним было сложно. Создатели, мне казалось, что в моей голове закипает мозг в уже кипящей крови. — Потому что именно избавившись от Таллии он избавился и от страха. Вам что-то ясно или мне начинать сначала?
«Ее просто не стало, а у него исчез страх, что она останется жива, но не будет с ним», — проговорила я свои же слова. Что в них было такого? Что-то очень тесно связанное с тем, что мне наговорил Брент.
Я зачем-то разглаживала и без того натянутые на бедрах брюки, все в шерсти. Чего точно не скрыть — наличие в доме ксенокота.
— Это как «настоящий мужчина»? — безнадежно спросила я. — Старый, забытый и совершенно бессмысленный штамп. Социальный стереотип, условность. Как будто так важно, что у тебя в штанах. Как будто если ты не способен укладывать в постель десятки женщин, ты становишься изгоем и неудачником в глазах общества. Брент, вы же отдаете себе отчет, что это морально давно устарело. Вспомните Ханса Кристофа, он с детства в коляске, у него не функционируют руки и ноги, но это не помешало ему стать великим теоретиком в медицине. То, что сейчас Эльвира Лидия не корчится на больничной койке от боли, а ведет полноценный образ жизни, его заслуга. Разве важно, какого он пола, на что способен физически? Этот человек — гений, и миллионы людей во всем мире преклоняются перед ним.
— Это не то, — тихо сказал Брент, покачав головой, и поднялся с кресла. — Это совершенно не то, и мне жаль, что вы так и не поняли. Впрочем, это уже не имеет значения, потому что — да, то, что вы обозвали «бессмысленным штампом», и есть наша истина… Вину с Томаса это все равно не снимает.
Брент быстро вышел, закрыл за собой дверь. Я задумчиво смотрела ему вслед. Главное я узнала — Бренту самому это было несказанно важно. Он должен был, как и Томас, или, быть может, в его представлении — как и Томас, ощущать себя этим «настоящим мужчиной». Отсюда эти цветы, понимание взглядов умственно неполноценного свидетеля и обида за него куда больше, чем за подсудимого.
Допустим. Все это проблемы Брента, напомнила я себе. При чем здесь Таллия? В чем она виновата?
Стоп.
Я уже собиралась встать и отправиться все-таки в Академию, но плюхнулась в кресло обратно. Если мы заговорили о старых традициях и понятиях, а мы заговорили о них очень кстати, настолько, что я случайно нашла верное слово…
В чем Таллия виновата?
Так вот как строится эта цепочка! «Ты виновата в том, что вынудила меня». «Ты виновата в том, что я это сделал». «Ты виновата», и я, конечно, должна была вспомнить программу повышения квалификации и курс истории криминалистики, а также криминологии. Именно это как мотив нередко приводилось в учебниках. Такие мотивы были тогда — «ты виновата». Виновата в том, что я не сдержался.
Ты спровоцировала меня.
— Создатели, — простонала я.
Да, оно того стоило. Стоило выслушать Брента, стоило выносить его столько времени, стоило быть откровенной с доктором Меган, потому что она оказалась права — я действительно смогла понять Брента, когда начала играть по его правилам. «Попытайтесь соответствовать его ожиданиям, — сказала мне доктор Меган. — Вам будет проще узнать, что же прекрасного в словах про мелкие изумруды. Сам он никогда не сможет этого объяснить, даже если очень захочет».
Он смог, хотя мне пришлось приложить немало усилий. Наверное, я даже похудела за эти дни. Или все дело в том, что мне даже поесть толком некогда. И еще меня занимал вопрос — действительно ли я начала соответствовать ожиданиям Брента, он ведь признался, что начал за мной ухаживать, еще и пожаловался, что я не понимаю намеков…
Томас был откровенен куда меньше. Можно было рискнуть, допросить его, пока он еще томился в наших застенках, и спросить у него — как его странный страх перестать быть «мужчиной» связан с тем, что «Таллия сама виновата». Не кастрировать же она его собиралась своим острым ножом?
«А вдруг», — нервно развеселилась я. Почему бы и нет, Таллия всюду таскала с собой этот нож, клала, например, в постель, а Томас ложился спать с содроганием, каждый раз опасаясь, что проснется от боли или вообще не проснется от шока, а просто истечет кровью. Мотив был ничуть не хуже того, который предложил Брент…
Я решила, что пора в Академию. В пропасть Брента и все остальное. Я поднялась, и в этот момент дверь распахнулась.
На пороге стоял потерянный Стивен, и по его лицу я поняла, что случилось самое худшее.
— Вот ты где, — упавшим голосом сказал он. — Тебе решили уже не звонить, потому что ты все равно не имеешь права совершать подобные процессуальные действия… Ее величество прислала Королевскую Гвардию. Сказать, что она недовольна — ничего не сказать.
— Значит, Томаса отпускают? — равнодушно проговорила я. — Это не потому, что мы плохо работаем, Джеймс, но…
— Я знаю, — и он улыбнулся. А я поняла внезапно, что его улыбка мне очень приятна. Что он не раздражает и не пугает меня так, как Брент. — Мы сработали великолепно. И ты молодец. На твоем месте я бы не согласился возглавить расследование. Даже если бы просила сама королева. Вон, комиссар и тот сказался больным. А ты — я посмотрел на тебя совершенно иными глазами. Ты не просто умна, ты не просто прекрасный ученый. Ты человек, способный на редкий поступок. Если до сегодняшнего дня я мог бы сказать, что горжусь тем, что я твой коллега, то сейчас я скажу — я понял, что ты интересна мне больше, чем глава лаборатории.
