Что и говорить, у него была великолепная тактика, а у нас не было никаких возможностей противодействия.
— Впервые? Или, быть может… — Брент оборвал сам себя. — Что было потом?
— Я ее задушил.
— Покажите, как вы это сделали, — попросила я, не давая Бренту все испортить. Я уже поняла, к чему он будет клонить, и это никому из нас было не нужно. Сейчас могло многое решиться, практически все, и оператор повернулся к свободному креслу — заранее. Люси тоже подошла и чуть не допустила ошибку.
Она была экспертом, работавшим над делом так же, как мы все, и она, без сомнения, видела все материалы и реконструкцию процесса удушения. Так что я состроила ей страшное лицо и, пользуясь тем, что камера уже была направлена на кресло, потыкала пальцем: «Сядь!». Люси на короткий миг изобразила недоумение, но тотчас поняла, что от нее требуется.
Если Томас сейчас ничего не скажет, значит, он изобретательно врет.
Замечательно было бы, если бы Люси легла на живот, но это было на грани. Поэтому она просто села, устроившись точно так, как лежало тело Таллии, и мне стало ясно как день — неестественная, очень неудобная поза.
— Покажите нам, как вы душили свою жену, — опять вступил Нат. — Только, разумеется, не вздумайте душить нашу сотрудницу.
Даже если бы Томас и решил устроить небольшой перфоманс, у него ничего бы не вышло. Специальные щитки закупались в Фанданской Конфедерации — очень дорогие, незаметные, если не знать, что они надеты на подставном лице, ни за что и не догадаешься. Ко всему прочему, эти щитки давали отличные отпечатки и стоимость свою если не оправдывали, то как минимум никто не ворчал о напрасной трате бюджета Полиции.
Томасу было сложно. Он несколько раз обошел кресло, пытаясь приноровиться, он хмурился, понимая, что сейчас будет пойман на лжи, но и не думал сдаваться. «Ни один Суд не признает это умыслом. Расположение рук, сила давления, да все говорит о неосторожности. Любой королевский защитник, даже самый зеленый, два месяца как со студенческой скамьи, это увидит». Я сильно сомневалась, что Томас забыл то, что при нем сказал Гордон. Нет, он будет подтверждать эту версию, что бы ему это ни стоило.
Люси было гораздо хуже, чем нам, потому что я на ее месте вряд ли бы вытерпела: ей приходилось напрягаться, чтобы удержаться на месте. Томас наконец нашел нужный угол, бесцеремонно перешагнул через Люси так, что она оказалась у него между ногами, и начал изображать удушение. Я мазнула взглядом по собравшимся — те, кто был в передних рядах, сделали каменные лица, сзади кто-то улыбался. Оператор стиснул зубы, Люси зверски вращала глазами, транслируя нам обещание всех нас убить, когда все это кончится.
Томасу душить надоело, он выпустил Люси, перешагнул обратно и вопросительно посмотрел на меня.
— Сколько времени вы так простояли, господин Томас? По вашим ощущениям, больше, чем в тот вечер, или меньше?
«Я не помню...»
— Я не помню. — Мне захотелось его стукнуть. Сказал бы хоть что-нибудь новое ради разнообразия! — Я не понял, что я сделал. Я не понял.
Но я уже завелась. Я имела медицинское образование, мне было чем парировать. И Томас простоял так меньше минуты — секунд двадцать, может быть, тридцать.
— Скажите, ощущения, которые вы испытываете сейчас, — напряжение в теле, головокружение, шум в ушах, боль в спине, что-то еще, — оно похоже на то, что вы испытывали тогда? — спросила я и снова получила от комиссара одобрительное похлопывание. — Не торопитесь отвечать, подумайте.
Люси страдальчески вздохнула на кресле.
— Боль? — переспросил Томас. — Да, пожалуй… нет. Я не помню.
Я посмотрела на комиссара. Это было ошибкой, конечно, с моей стороны, но мне было важно знать, что я все сделала как надо. Он только едва заметно кивнул.
Впрочем, я была согласна с тем, что Томас не мог сравнить свои ощущения. Если бы он убил жену в состоянии аффекта, этот аффект изменил бы его до неузнаваемости. Это как временное помешательство, пусть ни один медик не будет оперировать таким термином, но он как нельзя лучше кратко описывает то, что в заключении занимает несколько страниц.
— Что было потом? — я облизала пересохшие губы, и я не знала, как Томасу, но мне хотелось, чтобы все это как можно скорее закончилось.
— Я сидел рядом… Гладил ее руки. Думал, она очнется, но нет. — Он улыбнулся, и я решила, что эту запись непременно должна увидеть доктор Меган. — Потом я вспомнил, что ее отец был моряком. Я должен был похоронить ее сердце…
По всем полицейским канонам, по всем требованиям и инструкциям никто из нас не имел права вмешиваться в ход следственного эксперимента. Не подсказывать, не направлять, не давить на подследственного. Мы забыли, что с нами был человек, которому было на инструкции и законы плевать.
— А что вы сделали с ее руками? — громко спросил Брент, вскинув голову. — Господин Томас, прежде всего вы отрезали своей жене руки. Покажите, как вы это сделали.
Люси едва не свалилась с кресла, а по комнате, если уместно так выразиться, пронесся театральный вздох ужаса. Даже оператор дернул камерой — он был техническим сотрудником без звания, но он снимал следственные эксперименты и за всю свою карьеру, наверное, подобного не наблюдал.
— Руки? — Томас слегка потряс головой. — Простите, господин полицейский, я не понимаю, о чем вы. Я отрезал своей жене руки? Создатели, какой кошмар. О чем вы? Я не трогал ее руки. Это не я!
Глава двадцать седьмая
Ожидали мы чего-то подобного? Скорее да, чем нет. К этому все и шло, но все равно слова Томаса прозвучали как гром среди ясного неба.
Что мы могли противопоставить?
— Господин Томас, — вкрадчиво позвал комиссар, как будто ничего не произошло, хотя — я это видела — даже у Брента на лице красовалось выражение крайнего удивления, или, что точнее, был вид человека, которого внезапно ударили под дых. А мне казалось, что Брента вообще не заботят улики, он давно все для себя решил и готов хоть сейчас передать дело в Суд, только вот определится с мотивами. — Когда вас задержали, на вас не было идентификационного браслета. Как вы намеревались вернуться домой?
Томас словно очнулся, выдавил кривую улыбку, посмотрел на комиссара. Собирался с мыслями? Что-то придумывал? Я решила, что это странно. Или ты носишь браслет, или нет, и пусть никто не привлечет тебя за это к ответственности, но это значит — ты не сможешь управлять кэбом или машиной, не поедет спидвей, даже расплачиваться придется наличными. Не говоря уже о том, что в квартиру никак не попасть, минуя консьержа с его кодом. Как-то, еще будучи студенткой, я повредила свой браслет на лабораторной работе по химии, и комендант кампуса меня чуть не съел. Но это кампус, где достаточно было крикнуть в окно любой комнаты, что я и сделала, а что сейчас выдаст Томас?
Он надеялся, что Таллия жива? Скажет, что в квартире, кроме него, кто-то был?
