Бертран Легерн втянул голову в плечи и захихикал, сотрясаясь всем телом. Он стал похож на тощего великана, кудахчущего от смеха.
– А откуда вы берете все эти анекдоты? – спросил Тристан.
– Я?.. Так и быть, раскрою вам секрет. Я узнаю их от кюре приходской церкви, которая стоит тут неподалеку.
– И анекдот про телеведущего?
– Совершенно верно. Я очень хорошо помню этот анекдот. Мне его рассказал кюре, и задолго до того, как Тристан сделал его популярным! Мы тут, в Карнаке, узнаем анекдоты задолго до того, как они попадают в Париж. Мы вообще узнаем их раньше всех.
– И как вы это объясняете?
– Думаю, тут это просто носится в воздухе. Бретань – совершенно особенный, сказочный край. Лес Броселианд
[55]
совсем недалеко отсюда. Нашими шаманами были друиды, и устные традиции здесь сохранились, несмотря на телевидение и Интернет. Детям до сих пор рассказывают сказки на ночь. Феи и домовые по-прежнему населяют наши песчаные равнины, и по ночам можно услышать кельтские напевы, под которые сказочные существа танцуют при луне. Мы – самая выдающаяся на запад часть Европы. Мы просто самая выдающаяся ее часть.
Тристан всерьез задумался, не связано ли появление анекдотов с каким-то волшебством.
– Итак, анекдот про телеведущего вам рассказал кюре... Как его зовут?
– Отец Франк Лабревуа. Хотите еще анекдот на посошок? Слышали про двух вампирш-лесбиянок?
Тристан начал отступление:
– Э-э-э... Нет, спасибо! Мне пора.
Однако Бертрана Легерна уже охватило упоительное чувство, известное каждому рассказчику. Он словно оглох и продолжал, наслаждаясь каждым словом:
– Прощаясь, они говорят: «До встречи через двадцать восемь дней!»
Бертран Легерн расхохотался. Тристан чувствовал, что очень устал. Вероятно, думал он, анекдотами, как и всем остальным, не стоит злоупотреблять. Или, может быть, он, профессионал, стал слишком разборчив, все время стремясь к совершенству. Привык к хорошей кухне вместо полуфабрикатов. А тут он получил огромную порцию фастфуда.
– Отличный анекдот, да? – не отставал Легерн и загоготал, втягивая голову в тощие плечи.
Тристан Маньяр напомнил себе, что блестящим началом своей карьеры он обязан в том числе и этому человеку.
– Большое спасибо, до свидания!
– До встречи... через двадцать восемь дней! – весело попрощался Легерн.
Кюре Франк Лабревуа встретил Тристана Маньяра в старой романской церкви Карнака, куда свет попадал через узкие окна с витражами. Священник провел посетителя к исповедальне:
– Слушаю вас, сын мой. Вы согрешили?
– Я пришел к вам, святой отец, не потому, что согрешил, но чтобы задать один вопрос.
– О рае?
– Нет, о телевидении. Или, если точнее, об анекдоте, действие которого происходит на телевидении. Насколько я знаю, это вы его придумали.
– А! Тот, где в конце выясняется, кто же это был, потому что у него микрофон и... – Франк Лабревуа подавил смешок. – Здорово, да? – спросил он.
– Действительно, просто великолепно.
– Кажется, какой-то парижский комик прославился, рассказывая его. Говорят, что его карьера началась с этого анекдота.
– Верно. Мне сказали, что впервые этот анекдот появился здесь. Это вы его сочинили, святой отец?
– О нет, сын мой. Все, что появляется в нашем мире, возникает согласно Его воле.
– Вы хотите сказать, что этот анекдот вам рассказал... Бог?
Священник снова еле слышно фыркнул:
– Бог помог появиться на свет тому, кто сочинил эту историю, – человеку из плоти и крови. Хотя, конечно, и анекдоты не появляются без Его участия.
Отец Франк Лабревуа признался, что узнал анекдот от церковного сторожа, который, видимо, часто захаживал к нему в гости.
– Паскаль рассказывает мне анекдоты после того, как закончится репетиция хора. Мы хохочем до упаду. Это отлично помогает расслабиться после пения.
– А что за анекдоты?
– Всякие. Постойте-ка, я вам сейчас расскажу самый свежий!
– Гм... ну...
Через решетку исповедальни Тристан видел веселое лицо священника.
– Мышонок семенит по улице рядом с мамой. Вдруг мимо проносится летучая мышь, и мышонок говорит: «Мамочка, кажется, я только что видел ангела».
Тристан подумал: может быть, желание рассказывать анекдоты – это какая-то патология? Как икота: если начнешь, то уже не остановишься, и даже не представляешь, как это утомительно для окружающих. Анекдоты были его работой, они принесли ему славу, но общение с людьми, «повернутыми» на шутках, вызывало у Тристана тошноту.
Франк Лабревуа хихикал, сидя на своей половине исповедальни. Чтобы не показаться невоспитанным, Тристан принужденно засмеялся.
– Кажется, анекдоты о летучих мышах сейчас в моде, – подыграл он собеседнику и, чтобы подбодрить его, сказал: – Может, вы знаете еще?.. Даже не могу представить, что можно придумать о летучих мышах...
– Конечно! Разумеется, я знаю еще. Отличный анекдот! Вам очень понравится! Вы просто со смеху упадете!
Тристан Маньяр взял себе на заметку: если какой-нибудь начинающий артист обратится к нему и спросит «Как правильно рассказывать анекдоты?», то в первую очередь ему нужно будет сказать: «Никогда! Никогда не говорите слушателям, что они сейчас будут смеяться до упаду. Потому что это всегда производит совершенно обратный эффект».
А священник уже подпрыгивал на месте от предвкушения.
– Дело происходит в баре для летучих мышей. Они хотят выпить. Одна из них взлетает и куда-то направляется, хлопая своими перепончатыми крыльями. Хлоп! Хлоп! Через минуту она возвращается, а на губах у нее несколько капелек крови. Другие летучие мыши интересуются, где она нашла выпивку. Та им отвечает: «Видите лавочку внизу? Там сидит парочка влюбленных. Я укусила девушку. Было очень вкусно». В воздух тут же взмывает вторая летучая мышь. Хлоп! Хлоп! Это звук ее крыльев, понимаете, да? Она возвращается, и у нее вымазана кровью вся мордочка. «А ты где нашла выпивку?» – спрашивают остальные. «Видите автобусную остановку? Там сейчас сидит группа английских туристов. Я укусила самого высокого, и у него оказались очень тонкие вены. Меня забрызгало». Тогда взлетает третья летучая мышь. Хлоп! Хлоп! Через несколько минут она возвращается вся в крови – и мордочка, и грудь, и лапки. Она измазана кровью с ног до головы. «Где ты нашла столько?» – восхищенно спрашивают остальные. «Видите большое дерево вон там?» Ее подружки смотрят, куда она указывает, и кивают. «Так вот, – говорит окровавленная летучая мышь, – я его не заметила».
