Дэвид Кубрик протянул руку:
– Дайте мне руку, сударыня.
Она помогла ему встать. И тут же почувствовала, какая мощная энергия исходит от влажной ладони старика.
– Мой праправнучатый дядя указал мне путь. Мог ли я равнодушно отвернуться от его духовного наследия? Проникнувшись его духом, я сам стал творить. Чтобы повторить его путь, сравняться в мастерстве и даже попытаться превзойти его. А теперь идите за мной.
Он сделал несколько шагов. Виктория спросила было себя, почему он передвигается с таким трудом, но, увидев горы диванных подушек, громоздившиеся в кресле, поняла, что Мэтр практически никогда не ходит. Он работал и спал в своем кресле – вероятно, для того, чтобы не упустить ни одной секунды. Журналистка даже разглядела дыру под сиденьем, связанную с механизмом спуска воды в канализацию. Чтобы выиграть несколько секунд, Мэтр кино даже не отлучался в туалет. Он просто оснастил кресло системой удаления продуктов своей жизнедеятельности.
Рука Дэвида Кубрика дрожала, и он прижал ее другой рукой.
– У меня бессонница... Сплю всего один час ночью. Остается больше времени для работы. Кресло – это мой кокон. Единственная проблема в том, что я мало двигаюсь, из-за этого мои суставы потеряли гибкость и у меня появились пролежни.
Дэвид Кубрик взял трость, чтобы опираться на нее при ходьбе. Маленькими шажками они пересекли круглую комнату и подошли к лестнице, ведущей вниз.
Нажав на рычаг, Дэвид Кубрик опустил подъемный мост через ров и вывел Викторию Пеэль из замка.
– Признайтесь, вы думали, что я мертв!
– Я хотела проверить слух, который распространился в Интернете, – ответила Виктория.
– Я не мертв, но умру очень скоро.
Он включил наружное освещение, и расставленные тут и там фонари осветили окрестности. Виктория теперь могла во всех подробностях рассмотреть озеро, сады, рельсы для камер, небольшие статуи из материала, имитирующего камень.
Они долго шли по широким проспектам студий Д.И.К.
Престарелый режиссер заметил спящих собак и с удивлением взглянул на спутницу, потом пожал плечами, как будто желая показать, что для него это не имеет значения.
– Сюда, – настойчиво произнес он, указывая на невысокий холм, на вершине которого находилось какое-то круглое сооружение.
Мэтр оступился, и Виктория поддержала его.
– Я люблю кино, сударыня. Я действительно очень люблю кино. Страсть – слишком слабое слово, чтобы описать мои чувства. Я одержим идеей об идеальном фильме. Чтобы понять то, что вы сейчас увидите, постарайтесь не забыть: в творчестве я стремлюсь к совершенству. И оно для меня гораздо важнее собственной жизни...
Замедлив шаг, он попросил сделать небольшую остановку, чтобы восстановить дыхание и набраться сил перед подъемом на холм.
– Мне в ваших фильмах больше всего нравится, – отважилась наконец на признание Виктория Пеэль, – что эмоции персонажей каждый раз захватывают меня настолько, что... я живу с ними. Это просто поразительно. Наверное, я плачу и смеюсь именно там, где это и задумано... Ваше виртуозное мастерство поражает меня, Мэтр... Могу я называть вас Мэтром?
Дэавид Кубрик равнодушно кивнул.
– Каждый раз мне кажется, что на экране живут и говорят реальные люди, а не изображающие их актеры. Невозможно представить, что они могут быть кем-то еще, кроме персонажа, которого играют. Как вам удается добиться такой искренности от актеров? В чем заключается ваша методика управления их игрой?
Виктория Пеэль заметила веселый блеск в глазах Мэтра. Старик вновь двинулся в сторону холма, причем шел все быстрее и быстрее. Казалось, будто его тело обретает подвижность.
Журналистка вытащила ноутбук из рюкзака и включила режим аудиозаписи:
– Можно?
– Нет. Лучше пишите от руки. Вот, держите.
Режиссер пошарил в кармане и протянул ей блокнот и ручку. Удивившись, журналистка взяла эти старинные предметы.
– Актеры – кретины, все до одного. Они нарциссичны, глупы, невежественны. По-моему, уже сам выбор профессии актера – какая-то патология. Такой выбор означает, что у человека есть ненормальная потребность в признании и любви. Удовлетворять эту потребность – не мое дело. Актеры склонны выставлять свои переживания напоказ и с их помощью воздействовать на людей. Я презираю актеров. Только их страдания иногда кажутся мне... ну, скажем, трогательными. Но большинство актеров, даже страдая, выглядят просто смешно. Я сказал вам, что добиваюсь совершенства и не делаю никаких скидок посредственностям. Актеры – это самое слабое звено во всей системе. Они считают себя важными, потому что средства массовой информации раздувают их славу как воздушный шар. Кроме того, многие актеры употребляют кокаин, и у них развивается мания величия.
– Хм... Я тоже была актрисой, – призналась Виктория, опуская глаза.
– Это неудивительно, вы хороши собой. Если бы я встретил вас раньше, я бы предложил вам сниматься у меня. Кстати, может быть, еще не поздно наверстать упущенное. Идите за мной.
– Я не выставляю своих чувств напоказ и не считаю, что страдаю патологической самовлюбленностью.
– То, что вы стали режиссером, а потом кинокритиком, доказывает, что вы сумели... излечиться.
Виктория Пеэль включила крошечный магнитофон, спрятанный у нее в рукаве.
– Вы сказали, что скоро умрете? – напомнила она.
Мэтр кино кивнул:
– Можно даже сказать, что я ждал вас именно для этого.
– Чтобы умереть у меня на глазах?
Дэвид Кубрик остановился и крепко сжал руку Виктории. В его глазах появился лукавый блеск. Режиссер пояснил, преувеличенно четко произнося каждое слово:
– Нет. Чтобы вы меня прикончили.
– Что, простите?
– Очень скоро вы меня убьете. Вы здесь именно для этого. Я, и никто другой, сделал так, чтобы вы сюда пришли. Я, и никто другой, сумел внушить вашему главному редактору Джеку Каммингсу идею послать сюда именно вас. Я выбрал вас, как осужденный на смерть выбирает палача. – Он погладил ее по длинным шелковистым волосам. – Причем прекрасного палача. Эрос и Танатос. Эротическая энергия и энергия смерти воплощены в одной восхитительной черноокой девушке. В вас.
– А если я откажусь вас убить?
– Когда вы увидите то, что я сейчас вам покажу, вы не откажетесь.
Они подошли к большому круглому зданию на вершине холма. Дэвид Кубрик шел уже почти бодро. Он вытащил массивный ключ и открыл старинный замок. Дверь со скрипом отворилась.
Едва Виктория вошла, как на нее обрушился запах ионизированного воздуха и перегретого машинного масла.
Они вошли в лифт и стали опускаться вниз. Это продолжалось так долго, что Виктория забеспокоилась. Когда кабина наконец остановилась, режиссер и журналистка оказались в царстве замков и запоров – систем безопасности, действующих на основе кодов, ключей и магнитных карт. Наконец они попали в комнату, которая, судя по всему, имела особую ценность для кинематографиста.
