Карина и Мария-Жозефина разговаривали так, будто вовсе не расставались.
– Погоди, Мари-Жо, дай-ка вспомнить. Когда я видела тебя в последний раз, ты была летчиком-истребителем в военно-воздушных силах. Одной из первых женщин-пилотов.
– Не преувеличивай. Я была вовсе не первой. Твоя мать всегда была слегка склонна фантазировать, да? Ох уж эта Карина!.. Если я правильно помню, ты училась на биолога. И долго работала в университете. Кажется, ты изучала ящериц. Исследовала, как они занимаются любовью. Ты как-то рассказывала, что обнаружила ящерицу-лесбиянку.
И Мария-Жозефина дружески хлопнула Карину по спине. Та ответила:
– Это не совсем так, но в целом ты права: да, я занималась биологией.
Мадлен раздвинула занавески и выглянула в окно.
– На сколько мы можем тут остаться? – спросила она.
– На сколько вам нужно, разумеется!
Мария-Жозефина выпила еще одно яйцо и посмотрела на Мадлен с легким разочарованием:
– Значит, у тебя дочь... Я знала, что однажды ты променяешь меня на мужчину. Ты никогда не была одной из нас. Ты всегда оставалась би.
– Это упрек?
– Нет, сожаление.
Карина намазала кусок хлеба маслом и джемом:
– Когда закончились студенческие волнения
[38]
, я встретила мужчину, который стал ее отцом. Знаешь, почему я назвала нашу дочь Мадлен? Однажды я сказала ему: «Я родила этого ребенка, чтобы не забыть тебя». А он сказал: «Как печенье „мадлен“ у Пруста?»
[39]
– Она великолепна. Ты можешь гордиться, что у тебя такая дочь.
– Мадлен тоже биолог. Но она пошла гораздо дальше меня. Представляешь, она получила Фельдмановскую премию! Моя маленькая Мадлен! Я вот никогда даже не была номинирована. А ты... Неужели ты так никогда и не пробовала по-другому?..
– Конечно, пробовала. Я тоже встретила мужчину. Но не после, а во время волнений. Это был полицейский из CRS
[40]
. Он сцапал меня... и мы поженились. И у меня родился сын. Он еще спит, но, наверное, скоро проснется.
– Он живет с тобой?
– Что может быть лучше, чем любящий сын, который живет вместе с матерью? Это почти примиряет меня с существованием мужчин.
– Его отец умер?
– Нет, но это же мужчина. Сама знаешь, каковы они. Не смог вынести, что я старше званием. Комплекс неполноценности. Ни с того ни с сего ушел к женщине, которую считал себе ровней, – к какой-то контрактнице!
Мария-Жозефина и Карина расхохотались.
Мадлен по-прежнему стояла у окна, не сводя глаз со входа на виллу.
– А где отец твоей дочери?
– Я тоже не отличалась оригинальностью: ты нашла мужа в военной форме, а я – в белом халате. Он гинеколог.
– Ну значит, он хотя бы разбирается в устройстве женского организма.
– Как бы не так! Сапожник без сапог! Женщины были его профессией и объектом научных исследований, но ты не представляешь, что он делал вечером, когда мы...
Мария-Жозефина глазами указала Карине на Мадлен, напоминая, что та слышит их разговор.
– Хм... Твой отец был очень обаятельным мужчиной, но, скажем прямо, у него тоже был комплекс неполноценности. Он бросил меня ради какой-то медсестры.
– Тоже остался верен профессии, – вздохнула Мари-Жо.
– Быть может, именно это и заставило меня вернуться к женщинам: отсутствие воображения у мужиков. А что было потом? Ну рассказывай!
– Последний раз я видела его на фотографии!.. На сайте знакомств! Там было написано «Специалист по точке G». Вот хвастун! У меня он ее найти так и не сумел.
Обе женщины опять громко рассмеялись. Мадлен, чувствуя себя все более неловко, вернулась за стол.
В этот момент за ее спиной кто-то произнес басом:
– Надеюсь, что вы, госпожа Валлемберг, не из тех, кто поступает как все.
Мадлен обернулась и подскочила от изумления.
– Знакомьтесь, это мой сын Жерар! – представила Мария-Жозефина мужчину с тщательно ухоженной бородой, в военной форме со множеством нашивок и фуражке.
Мадлен узнала его: полковник из Опера-Гарнье!
– Я же говорил, госпожа Валлемберг, что рано или поздно мы снова встретимся.
Он протянул Мадлен руку, но та не пожала ее.
– Ах да! – воскликнула Мари-Жо. – Забыла сказать! Отец Жерара служил в полиции, а он выбрал армию, хотя я сделала все, что было в моих силах, чтобы помешать ему.
Час спустя Мари-Жо и Карина разглядывали фотографии времен своей юности, а Мадлен и полковник пили кофе, сидя на значительном расстоянии друг от друга.
Наконец полковник нарушил молчание:
– Мне поступила информация из министерства. Нападение на вас организовали иностранные агенты.
Мадлен не поднимала глаз от чашки.
– Спасибо за ценные сведения.
– Проблема в том, что за вами охотятся не только они. Еще несколько стран отправили своих агентов, чтобы завладеть... вашим сокровищем.
– Я надеялась, что мне удастся сохранить все в тайне. Думала, что, если буду каждый вечер отвозить его к матери, никто ничего не заподозрит.
– Вы можете остаться здесь. Не думаю, что они доберутся сюда, но у нас есть другой повод для беспокойства. Когда я встретился с вами официально, то хотел предложить помощь от имени французского правительства. Вы могли бы в полной безопасности продолжать ваши исследования в секретной лаборатории.
Мадлен ехидно поинтересовалась:
– Чтобы спасать жизнь военным?
– Теперь дело уже не в этом. Ситуация гораздо более сложная.
Он встал, взял кофейник и предложил Мадлен еще кофе, но та отказалась.
– Я расскажу вам, что происходит. Истинное положение дел сильно отличается от того, что вам рассказывают по телевизору. – Он налил себе кофе. – В прошлом уже был совершен ряд ошибок. Соединенные Штаты чрезмерно вооружили Пакистан, намереваясь сделать его своим союзником против России, талибов и Китая. В те времена с пакистанскими президентами, скажем так, можно было иметь дело. Их ученые, занимавшиеся военными разработками, постоянно улучшали имеющееся у страны вооружение. Они создали чудовищную по силе бомбу под названием «Big Crunch»
[41]
. Профессор Кан, возглавлявший проект, сбежал из центра ядерных исследований и рассказал о том, насколько мощен этот новый вид оружия массового поражения. Большой взрыв породил Вселенную. Большое сжатие разрушит наш мир.
