До яхты оставалось всего ничего, когда правое переднее колесо грузовика соскочило с неровного каменного бортика, и 'мерседес', сильно накренившись, оттолкнулся от пирса. Он стал переворачиваться на лету, но не успел закончить оборот, врезавшись в белый борт прогулочной яхты. От удара он взорвался, далеко разбросав дымящиеся обломки и горящие на лету обрывки тента.
Когда дождь горячих осколков, пробарабанив по пирсу и вспенив воду Даугавы, наконец утих, Илларион Забродов встал с шершавого камня и вытер грязной ладонью потное исцарапанное лицо. Его светлые брюки и бело-голубая тенниска были спереди выпачканы пылью и кровью из многочисленных ссадин и царапин, а сзади густо посыпаны пеплом и в нескольких местах прожжены. Не обращая внимания на сильную боль в разбитом колене, он подошел в краю пирса и, прикрываясь рукой от пышущего адского жара, долго смотрел на медленно погружающиеся в мутные воды Западной Двины пылающие обломки белой яхты.
Постояв так некоторое время, он вдруг о чем-то вспомнил и, порывшись в карманах брюк, бросил в этот неторопливо тонущий костер пистолетную обойму и несколько смятых и растрепанных пачек стодолларовых купюр. Подумав еще немного, он огляделся, сделал несколько шагов в сторону и пинком отправил в воду тускло блеснувший револьвер системы 'смит-и-вессон'.
Когда сквозь треск огня и шипение пара до его слуха донеслись истошные вопли приближающейся пожарной машины, он повернулся спиной к догорающей яхте и неловкой ковыляющей трусцой побежал прочь со старого пирса. Постепенно бег его стал ускоряться, и вскоре он совсем затерялся среди штабелей и пирамид грузов, в лабиринте складов, пакгаузов и подъездных путей.
Глава 16
Илларион бросил машину Юргена Лаубе в нескольких километрах от границы. До рассвета оставалось еще часа два, но он не стал рисковать – все его документы утонули вместе с грузовиком, и случайный полицейский, заглянув в машину, обнаружил бы там легкую добычу. Иллариону вдруг стало интересно, что же на самом деле произошло с его документами: утонули они или успели раньше сгореть? Что, если рижская полиция их выловит?
Размышляя над этим вопросом, он вышел из машины и углубился в лес. Комары немедленно по достоинству оценили этот хлебосольный жест и не мешкая приступили к трапезе. Илларион двигался быстро, строго придерживаясь избранного направления и стараясь не обращать внимания на озверевших кровососов.
Через некоторое время он уперся в болото и понял, что слишком сильно забрал к югу – ориентироваться в кромешной тьме было чертовски сложно из-за густых крон деревьев, сквозь которые лишь изредка проглядывали крупные яркие звезды. Илларион двинулся дальше, обходя болото стороной и с каждым шагом приближаясь к границе. Путаясь в колючих зарослях под совершенно потусторонние вопли какой-то ночной птицы, он подумал, что напрасно остановил свое транспортное средство так далеко от границы, – можно было доехать до самой заставы, а потом просто пройти лесом вдоль дороги какой-нибудь километр – это, конечно, было бы проще, но после того, что он натворил в Риге, рисковать не хотелось совсем. Всплывет его связь с имевшими место в Рижском порту безобразиями или не всплывет – от латышской полиции лучше держаться на расстоянии.
Вскоре он заметил, что начинает различать в редеющей темноте не только стволы, но и ветви деревьев. Небо над головой проступило узором черных сучьев и листвы на светлом фоне, звезды ушли, и вдруг где-то совсем недалеко радостно загорланил петух – над лесом вставало утро, и поблизости было жилье. Это приключение можно было считать законченным, чему Илларион был искренне рад: прекрасно понимая мотивы, подвигнувшие Сорокина и Мещерякова на тот обман, который бросил его в самую гущу происходивших здесь событий, и полностью признавая их правоту, Забродов не испытывал ни малейшего удовольствия от участия в этой пародии на боевые действия. Сейчас пределом его мечтаний была его уютная квартира на Малой Грузинской, горячая ванна с душистой пеной – черт возьми, можно и без пены, если уж на то пошло!, – и только потом, после всего этого, рюмка хорошего коньяку, яичница и постель с чистыми простынями.
Он присел на ствол поваленной ветром сосны, выковырял из смятой пачки последнюю кривую сигарету и выкурил ее, наблюдая за тем, как буквально на глазах светлеет небо.
К семи часам утра он был в центральной усадьбе. Распахнув дверь в тесный кабинетик Архипыча, он некоторое время постоял, подслеповато щурясь, пока глаза привыкали к полумраку. Окно кабинета было занавешено старым солдатским одеялом, а на стоявшем у стены ветхом деревянном диванчике, похоже, кто-то спал, с головой укрывшись какими-то тулупами. На столе стояла пустая бутылка при двух стаканах и тарелка с подсыхающими хлебными крошками. В помещении крепко пахло табачным дымом и водочным перегаром.
Илларион подошел к столу и, покопавшись в пепельнице, выбрал окурок подлиннее, мимоходом сильно удивившись: это была марка сигарет, которую предпочитал Мещеряков. Здесь такие мог себе позволить разве что Старцев, да и то если бы сумел достать.., и если бы был жив, уточнил Илларион.
Он задумчиво повертел окурок в руках и сунул его обратно в переполненную пепельницу, с большим интересом разглядывая груду тряпья на диване, из-под которой доносилось ровное дыхание спящего человека. Заглянув под диван, он не обнаружил там обуви и сразу понял, почему: из-под драного тулупа высовывалась нога в дорогой кожаной туфле.
– Хорошо погуляли, – тихо сказал Илларион, глядя на эту ногу.
Он подошел к окну, рывком сдернул с него пыльное одеяло, отчего в помещение потоком хлынул солнечный свет, и завопил во всю мощь легких:
– Подъем! Тревога!!!
Тулуп полетел в сторону, и через секунду встрепанный и опухший со сна Мещеряков стоял посреди комнаты, слепо нашаривая на боку кобуру, которой там не было и быть не могло.
– Боевая готовность на должном уровне, – небрежно сказал Илларион, присаживаясь на угол стола. – Вольно, полковник.
– Все-таки ты мерзавец, Илларион, – сказал Мещеряков, тяжело опускаясь обратно на диван и протирая глаза кулаками. – Человек полночи не спал...
– ..хлестал водку и курил дорогие сигареты, – продолжил за него Илларион. – Кстати, угости сигареткой, а то мои кончились.
– Сейчас, – кивнул Мещеряков и полез по карманам, – сейчас... Вот черт, пачку помял.
– Ничего, я не гордый, – успокоил его Илларион, – давай сюда.
– Где тебя носило? – спросил Мещеряков, тоже закуривая и массируя ладонями отекшее лицо. – Мы тебя полночи ждали.
– Если бы я знал, что вы меня ждете, да еще с бутылкой, угнал бы самолет, – проворчал Илларион.
– Ладно, ладно. Как там Рига?
– Цела твоя Рига. Правда, не вся.
Мещеряков откашлялся и искоса взглянул на Забродова.
– Тяжело было?
– Ерунда, – ответил Илларион, внимательно наблюдая за причудливыми извивами сигаретного дыма в солнечном луче. – Не волнуйся, полковник, все в порядке. Вольфрам твой никуда не ушел.., вот только не знаю, удастся ли теперь выцарапать его у латвийских властей. Это ж сколько мороки: нырять за ним, поднимать по частям...
