Я прощаюсь с Вороном, в последний раз глажу Облако и возвращаюсь в поселок. Потеплело — я снимаю кофту.
Возле «Свежести» я натыкаюсь на Илону, которая, наоборот, ежится и укутывается в плед.
— Пройдемся? — закусывает губу она. — Давай на «ты», ладно? Надоело «выкать»… Где была?
Мы идем по узенькой тропке в сторону моря. Илона — впереди.
— Гуляла.
— В заброшке?
Я не отвечаю — ее любопытство раздражает сильнее молчания Ворона — и сую руки в карманы. За забором шумят волны, только теперь они не шепчут мне истории. Магия моря еще спит, но одно я знаю твердо: при пищевых отравлениях нужно принимать активированный уголь. При других — добро пожаловать в сожженные дома.
Илона резко притормаживает. Я врезаюсь в нее и морщусь:
— Что-то не так?
— Паша — мой второй муж. Мой второй Паша, — сглатывает она. — А первый… Серфингистом был. Мы влюбились друг в друга моментально. Его непослушные волосы — все, что я запомнила в день нашего знакомства, но этого хватило. Я приехала сюда отдохнуть, покупаться в море, а в итоге… В итоге обратные билеты так и не использовала.
Я пробовала сама прокатиться на доске. Чуть шею не свернула, Паша вовремя подоспел. Мы выползли на берег, и он заявил, что верит в меня. Что обведет в календаре тот день, когда я поймаю волну, и мы будем праздновать его каждый год.
Перед заплывами он целовал меня в лоб. Глядел — внимательно-внимательно, будто видео глазами снимал. А я падала и падала. И до бесконечности — синяки, гематомы или растяжения.
Море било беспощадно, хлестало по ногам и лицу. Но я не сдавалась — жуть как хотелось праздника. Паша ведь обещал.
И не обманул.
Когда я — слава небесам! — поймала волну, он подарил мне новехонькую доску. С кольцом обручальным в придачу.
Мы расписались по-тихому, без гостей, и я переехала к нему. В поселке все чаще… умирали дома. Потерпевших переселяли в общежития на побережье. Милиции до происходящего не было никакого дела. Первое время мы удивлялись, потом — привыкли.
Спасатели многим давали визитки. Мол, если заметите что-то странное, звоните. Мы позвонить не успели. Мало кто успел.
Дом нас запер. Пашу чуть не прибил шкаф. На его маму свалилось зеркало. Меня — плита обожгла. Конфорка сама включилась. Короче, заболел дом. Точнее — Птица. Паша почему-то так его окрестил. Спасатели приехали быстро. И снова огонь. Соседи толпились у нашего участка, наблюдали за тем, как погибает очередное нечто.
Нам предложили комнату в общежитии, но кроме Птицы у нас была еще и маленькая заброшенная хижина. Повезло. Только вот… Паша заикаться начал. Буква «Д» в горле застряла. Не туда и не сюда — никак не мог ее выкашлять.
«Д-д-дом». Так он стал называть лачугу с тараканами.
Мы отстроились — заработали на продаже винограда. Редкие сорта выращивали.
Радовались, как ненормальные. Пригласили всю улицу в гости — новоселье праздновать. Лачуга превратилась в «Свежесть». Темыч родился. А Паша…
Паша потом утонул.
У нас море редко штормит. А он любил волны. Лучший серфингист — так о нем говорили. Мечтал продемонстрировать мне, на что способен, да погода не позволяла. И тогда мы загадали желание. Отнесли Ворону — да-да, твоему Ворону — доску. Его первую доску.
До этого все было хорошо: мы много чего просили у домов, и они нам помогали.
Илона горько фыркает. Море шумит все яростнее. Злится: жена серфингиста раскрыла его тайну.
— Что, Аня? История не понравилась?
Не продолжай.
Я бы закрыла уши, но пальцы окоченели. Я бы завизжала, но голос высох.
— Мы волны загадали. Идиоты. В тот раз он не поцеловал меня в лоб, — хрипит Илона и заламывает руки. — Я потом некоторое время в городе жила, к психологу ходила. Там, кстати, с нынешним Пашей и повстречалась.
— Мне… жаль, — выдавливаю я.
— А мне жаль тебя, девочка. — Илона щурится, точно пытается найти улики, признаки того, что мой контракт с Вороном уже подписан. — Иногда мы мечтаем о собственной смерти, но даже не догадываемся об этом. Будь осторожна.
Я молчу. Слушаю, как звенит прошлое. Нет, Ворон не предаст меня. Он же друг.
— Знаешь что, Аня? — вздыхает Илона. — Поехали завтра кататься на троллее.
— Х-х-х-орошо, — улыбаюсь я, а у самой сердце высыхает гербарием.
Я ведь всего лишь хочу писать книги. Это не убивает.
Не убивает.
* * *
Мы вновь возле пропасти. Возле вмятины в форме стопы великана. Трос рассекает ее на две части. Море спокойное — спит.
Павел извлекает из багажника «Волги» топор и обрубает разросшиеся ветки на дереве, где закреплен трос. Илона распаковывает страховку, Темыч носится по полю — неподалеку от выступа, где во время полета чиркают ботинки. Я бреду к нему.
— Как ты? — интересуюсь я, когда Темыч ко мне поворачивается.
Он падает на колени и ерошит траву. В глазах — слезы.
— Потерял.
— Кого?
— Кролика. Мы с ним играли в прятки. Он считал. Вот гад, тоже решил спрятаться!
Где-то между горизонтом и обрывом Илона надевает на Павла страховку. Туже затягивает крепления. Целует его. Даже отсюда я вижу, как ей тяжело.
Они параллельные и никогда не пересекутся.
В голове зарождается что-то мерзкое, отдающее гарью. Я… перегораю. Илона, Павел, Темыч живут внутри ярко-синего воздушного шарика. Они боятся колючек и иголок, им уютнее под тонкой резиновой пленкой, потому что так я до них не доберусь. Глупые, глупые люди.
Их шарик мешает мне писать книгу. А я не люблю, когда мне мешают.
— Темыч…
Павел отталкивается и летит.
— Твой кролик там, — киваю я в сторону выступа, где чиркают ботинки. — Желтое пятнышко, смотри!
Если шарик не лопается, ему нужно помочь.
Если персонажи прячутся, нужно бросить их в клетку и понаблюдать за их реакцией.
Сын или муж? Кого она скинет в море?
Кто для нее самый параллельный?
Темыч идет к пропасти — не замечает ни папы, ни меня. Он ищет друга.
Топ-топ. Топ-топ.
Я слышу, как под ним шелестит трава. Слышу, как скрипит троллей. И возгласы родителей — тоже слышу. Павел собьет Темыча, если Илона не разрубит троллей. Как вовремя Градинаровы прихватили топор…
Кого она скинет в море?
Кого она скинет в море?
Кого она скинет в море?
Я буду ждать. Превращусь в дерево и впитаю страхи Градинаровых, чтобы достоверно описать их в книге. Достоверность — самое главное для писателя. Это то, чего мне недоставало.
