Его забавляло выражение отвращения на их лицах.
– А что скажете о простой чесночной колбасе с ржаным хлебом и туринским вином? Или даже о сырокопченой фисташковой мортаделле с кружочками томатов и стаканчиком белого пино? А почему не свиные ребрышки под карамелью, их так чудесно готовят китайцы? Нет, я не просто промышленник, думающий только о прибыли. Я профессионал, страстно любящий свое дело и готовый защищать его от разрушителей.
– И это стоит человеческих жизней? – спросила Лукреция.
– Всякая страсть стоит жертв и страданий. Вы представляете, что будет, если это дело получит огласку? Уже одно то… – Одно что? – подбодрила его Лукреция.
Люсьен Элюан сделал неопределенный жест в сторону зоны разведения животных и боен.
– У нас и без этого есть проблемы. Последнее время создается впечатление, что свиньи сходят с ума. Знаете, что они делают? Прыгают с рельсов и бросаются на электровилы.
– Добровольно?
– Да, кончают жизнь самоубийством. Это не меняет вкус мяса, но пугает рабочих.
Подталкивая журналистов дулом револьвера, он заставил их идти вперед. К зоне разделки туш.
– Это вы пытались поджечь квартиру профессора Аджемьяна?
Револьвер ласково коснулся рыжих волос.
– Это была наша первая встреча, мадемуазель Немро.
– А три человека в обезьяньих масках, которые украли меня и пытались заставить говорить?
– Это был я и двое помощников мясника. Я велел им надеть маски. Так делают члены лиги противников вивисекции, и подозрения пали бы на них. Одним махом я убивал двух зайцев. Я хотел узнать, что вы уже разведали, и запугать вас, чтобы вы перестали копаться в этом деле.
– Вы бы меня убили?
– Конечно. Сожалею, что не сделал этого, но скоро я исправлю это упущение.
– Так это вы убили профессора Аджемьяна? – спросил Исидор Катценберг.
– Да нет! Должен признаться, что это не я. Меня даже несколько занимает мысль, что кто-то преследует те же цели, что и я… Получая тычки в спину, журналисты вошли на бойню. Люсьен Элюан начал крутить рычаги. Машины для измельчения, отбора и разделки завибрировали и загудели.
– Настала ваша очередь разделить участь столь любимых вами животных! – произнес промышленник.
– Не могу понять, зачем вы подвергаетесь такому риску во имя колбасы и паштета! – воскликнул Исидор.
Люсьен Элюан приказал им подняться по лестнице, ведущей к пульту управления.
– У меня есть более убедительный мотив. Назовем его «комфортом вида».
– И для вас это важнее, чем истина? – возмутилась Лукреция.
– Разумеется. Всем наплевать на истину. Так же, как и на справедливость. Важно спокойствие человеческого стада.
– Я надеюсь, вы не хотите сказать, что у вас тоже есть продолжение теории, которую вы нам рассказывали в прошлый раз? – пробормотала Лукреция, очень расстроенная тем, что не может добраться до блокнота.
– Есть. И я не боюсь открыть ее. Современный человек должен сам решать, каково его прошлое и происхождение. Он выбирает родителей. И делает это, исходя не из критериев правды, а из критериев «комфорта разума». У нас, сильных самцов, часовых, лидеров человеческого стада, есть долг по отношению к этому стаду. Промышленники ли мы, ученые, журналисты (особенно журналисты), мы должны сообщать не Истину с большой буквы, а правду, которая успокоит стадо.
– Вы циник, – сказала Лукреция.
– Нет, я реалист. Я вам гарантирую, что никто меня за это не упрекнет. Комфорт человеческого стада – это то, что когда-то называли «государственными интересами» или «высшими соображениями». На самом деле это необходимость избегать «волнений в социальной группе хомо сапиенс». Римляне даже придумали изречение: «queita non movere», которое можно перевести так: «Не трогай того, что спокойно».
Он продолжал подталкивать журналистов по узкому проходу, ведущему ко все более и более шумным машинам.
– Я помню опыт, который провел с кузеном. Ему было девять месяцев, он не умел ни говорить, ни ходить. Я показал ему игру, в которой шарик, если его подтолкнуть, катился по рельсам и ударял по другому шарику, который после этого тоже приходил в движение. Я раз десять показал ему последовательность событий. Ребенок усвоил, что, если первый шарик толкнет второй, тот тоже начинает катиться. А затем, из чистого любопытства, я капнул на рельсы сильнодействующим клеем. Теперь первый шарик толкал второй, но не сдвигал его. Сначала младенец удивился. Потом вид у него стал недовольный. После третьего опыта выражение лица сделалось трагическим. Он по-настоящему страдал. В четвертый раз он разразился рыданиями и плакал всю ночь. Ничто не могло его успокоить.
Журналисты, чтобы усыпить бдительность Элюана, делали вид, что внимательно его слушают.
– Вот о чем я размышляю, и вы, надеюсь, последуете моему примеру. Людям в любом возрасте необходимы незыблемые точки опоры. Если что-то произошло один раз, так должно и быть дальше. Перемены их пугают. То же самое и с обществом – когда происходят изменения, это воспринимается как опасность для всех. Общество теряет точку опоры. Свинья – одна из точек опоры. Все знают, что из свиньи делают колбасу. Если вы сообщите людям, что свинья – наш дальний предок и ее надо уважать, вы уничтожите не только производство свинины, вы покуситесь на логику мышления стада. Вы разбудите в душе каждого человека «младенца, которому не нравится, когда второй шарик больше не катится».
– То, что вы называете логикой, я называю архаизмом, – возразил Исидор. – Во имя этой «архаичной» логики долгое время вели войны. Это было логично, это было точкой опоры. Но на территории Франции уже с 1945 года не было войн, и все очень довольны, пусть это и расстраивает военных промышленников…
Люсьен Элюан не дал себя сбить.
– Во Франции нет войн, но в остальном мире их по-прежнему очень много. Человеку свойственно убивать. Ни один политик, идеолог или утопист не изменит этого. Мы плотоядные животные, более того, мы – хищники. В нас живут гены предков, бившихся за выживание. Мы помним чудесный вкус теплой жертвенной крови. Вот почему свинину едят в виде солонины: мы вспоминаем соленый вкус крови. Он пробуждает в нас дремлющие охотничьи инстинкты.
Было очевидно, что Люсьен Элюан высказывает самые сокровенные мысли. Он продолжал:
– Подчиняясь этим владеющим мной естественным склонностям, я вас и убью. И каким способом!
Вы выступали за свиней? Прекрасно. Вы сможете разделить их страдания.
– Что вы собираетесь сделать? – спросила Лукреция, обеспокоенная угрожающим гудением машин.
Люсьен Элюан молча подтолкнул их к верхней части большой центральной машины. В широкую прозрачную воронку падали сотни свиней, казавшиеся издалека розовой пудрой. Узкий конец воронки выпускал их по одной на движущуюся ленту. По ней свиньи ехали к электровилам.
