— Угу. Он говорил, что ему нужны какие-то диски. А ты, собственно, зачем нас искал?
Делаю большой глоток и жмурюсь от удовольствия. Ноги гудят, потому что даже дома я работаю в туфлях на высокой шпильке. В кадре мне нужно выглядеть на все сто, а каблук делает мою осанку идеальной. Со стоном опускаюсь на стул. Стаскиваю осточертевшие лодочки и, закрыв глаза, тяну носочки до легкой боли в мышцах. И… давлюсь воздухом, когда наши с Китом взгляды вновь встречаются. В его глазах — бездонная прорва. Он будто одержим…
— Нам нужно поговорить.
— Мы ведь уже поговорили, нет? Разве ты не сказал мне все, что хотел? — мой голос немного дрожит. Ненавижу себя за это и делаю еще один жадный глоток. Чтобы не расклеиться в сопли, возвращаюсь на годы назад. Методично срываю замки с тайников памяти и позволяю вырваться наружу запертой там боли. Чувствую легкий приход, как наркоман после дозы. Опять опускаю ресницы. Просто потому, что… не могу, не могу на него смотреть.
Знаете, может быть, это и хорошо, что в моем сердце океаны невыплаканных слез. При случае они затушат любой пожар в моем теле. Очень удобная опция. Очень…
— Я, наверное, должен извиниться.
— Да ладно… — недоверчиво тяну я. Кит хмыкает. Вольготно откидывается на спинку кресла и чуть сгибает одну ногу в колене. Его пиджак застегнут на одну пуговицу, и разъехавшиеся полы открывают отличный вид на впечатляющую выпуклость между ног, обтянутую тонкими брюками. Во рту пересыхает. И в этой реакции тоже нет ничего хорошего. Я совершенно ей не горжусь.
— Я тебя недооценил, да, Ева? — кривит губы Кит.
— Нет, — совершенно серьезно отвечаю я. — Ты просто не знал меня. Вообще. В принципе.
— А он знал, выходит?
Вижу, что мой ответ пробивает брешь в его маске невозмутимости. Кит даже дергается, будто хочет встать, но в последний момент тормозит себя усилием воли.
— Он знал, Никита. Он… знал.
Кит может играть в супер-мачо, сколько угодно. Но я не обязана ему подыгрывать. Поэтому встаю со стула, наливаю себе еще и отхожу к окну. Может быть, пришла пора высказаться? Я не знаю. Если он ничего не понял тогда, что толку говорить об этом сейчас? Спустя… почти одиннадцать лет. Подумать только, как бежит время.
— Я любил тебя больше жизни.
— Это была не любовь, Кит… Не любовь, понимаешь?
— Ты ни черта обо мне не знаешь! — рычит он. А я оборачиваюсь. Губы дрожат. От чего? Не знаю. От какой-то вселенской несправедливости, к которой я должна бы была привыкнуть.
— Может быть, я не знаю тебя сейчас. Но о том, прошлом Никите Кошелеве, я знала все… Я собакой побитой тебя ждала, Кит. Растеряв к себе все уважение, я ждала, когда ты нагуляешься со своими друзьями-мажорами, телками, которые тебе подходили по статусу, и снизойдешь до меня. Своего маленького грязного секрета… Никому не скажем?
Помнишь? Именно эта фраза стала девизом наших с тобой отношений…
Кит дергает галстук, как будто тот его душит и отводит в сторону шею. Его лицо темнеет. Но, по крайней мере, он не пытается отрицать очевидного. И на том спасибо.
— Ты поэтому спуталась с отцом? Из мести?
— Мести? — перекатываю слово на языке.
— А чего же еще? Может быть поначалу все и было, как ты говоришь… но потом! Разве я не тебе предложение сделал, перед тем как уехать в гребаный Сандхерст?! Я отцу сказал, что мы поженимся! Я даже ему сказал…
Отвожу взгляд.
— Глупый разговор, — говорю я.
— Тебе нужно было подождать. Просто подождать меня… Каких-то сраных девять месяцев! Это все, что от тебя требовалось… Но ты же нашла вариант получше, да? По крайней мере, думала, что нашла… — Он обжигает меня взглядом, полным ненависти. И я лишь убеждаюсь в мысли, что зря вообще начала этот разговор.
Девять месяцев… вроде короткий срок. Но не тогда, когда ты без него, как без воздуха, подыхаешь. Я не жила это время. Я умирала от смертельной разъедающей душу тоски. Меня не хватило на девять месяцев, тут он прав. Но не потому, что я нашла мужчину получше. А потому что, все бросив, спустя полгода помчалась к нему через весь мир. У Кита как раз были небольшие каникулы между семестрами, и я так хотела его порадовать… У меня не было ни достаточных денег, ни визы, ни банальной возможности вырваться, но разве это могло меня остановить? Нет.
Как это ни странно, помог мне Саша. Хотя я знала, что он совсем не в восторге от наших отношений с его сыном. Я потом часто думала о том, почему он согласился… Наверное, я являла жалкое зрелище, когда, вывалив перед ним на стол все деньги, которые мне удалось собрать путем жесткой, сейчас я бы даже сказала экстремальной экономии, попросила помочь мне с документами. А может, наоборот, он увидел в этом что-то свое… То, что изменило его обо мне представление. Не знаю. И не узнаю теперь никогда…
Да и не суть. Факт в том, что когда мы приехали, оказалось, что Кит не очень-то по мне скучал. Невозможно ведь скучать по своей девушке, трахая другую?
Трясу головой, отгоняя зависшую перед глазами картинку. Сглатываю собравшуюся во рту соль.
— Почему ты молчишь? Сказать нечего?
— Нет. Просто не понимаю, зачем вообще этот разговор. Все в прошлом, Кит… Все уже давно в прошлом.
Кит криво улыбается, качает головой каким-то своим мыслям и уверенно шагает ко мне.
— Что ты делаешь? — нервно сглотнув, отступаю, вжимаясь телом в прохладное оконное стекло.
— Показываю тебе, как ты ошибаешься.
Глава 8
Кит. Двенадцать лет назад.
Жара, не дающая покоя днем, ночью отступает. Температура падает, как в гребаной пустыне. Не минус, конечно, но изо рта вырываются облака пара и тут же рассеиваются, подхваченные усиливающимся ветром. Могу только представить, как Еве холодно в тонкой порванной рубашке. А потому, недолго думая, закидываю руку ей на плечо и прижимаю к своему боку. И в тот же момент получаю тычок по ребрам.
— Отвали, Кит!
— Да я же просто хотел согреть тебя! — возмущаюсь, потирая место ушиба. Дикая она какая-то. Может, поэтому меня на ней и заклинило? С другими как-то просто все. Стоит только поманить. А с ней, как на войне.
— Обойдусь. Держи свои руки при себе. Я серьезно.
— Не могу! Рад бы — да не могу совершенно… — игнорируя просьбы Евы, вновь ее обнимаю и, приблизив свои губы вплотную к ее виску, дурашливо интересуюсь: — А ты?
— Что я?
Мой вопрос сбивает ее с толку. Она теряется настолько, что забывает меня оттолкнуть, и мы замираем на обочине заваленной за ночь опавшей листвой улицы.
— Не знаешь, почему я в тебя такой влюбленный?
Линия ее плотно сжатых губ смягчается, взгляд теплеет, но прежде, чем я успеваю обрадоваться этой небольшой, в общем-то, перемене, Ева берет себя в руки.
