– Ты все еще держишься своей теории о том, что все мы находимся внутри романа, да? – спрашивает мой друг.
– Это теория Эдмонда Уэллса.
Рауль пожимает плечами.
– Во всяком случае, если мы действующие лица романа, мы наверняка подошли к финальной главе, потому что, во-первых, раскрыта детективная история, а во-вторых, ты разобрался со своей большой любовью.
– Ты забываешь одну вещь. Мы прошли только половину обучения. Мы видели только шесть из двенадцати богов-преподавателей. Мы не в конце, а только в середине повествования. И мы по-прежнему не знаем, что там, на вершине горы.
– Я уверен, что, когда мы пересечем оранжевую территорию, мы все поймем. Что касается твоей идеи… Может быть, во второй части романа писатель начнет новую историю с другими главными персонажами, возникнет новая загадка, впереди будут новые любовные приключения, – добавляет Рауль Разорбак.
– Другие персонажи, другие любовные приключения… О ком ты подумал?
Мой друг улыбается.
– О себе. До сих пор пару себе нашли только Фредди Мейер и ты. Я тоже имею право влюбиться. Кстати, я уже влюблен.
– Подожди, я сейчас догадаюсь. Это Сара Бернар?
– Не скажу.
Я в шутку толкаю его.
– Я знаю, это Сара Бернар. Чего ты ждешь, чтобы признаться?
Рауль остается невозмутимым.
– Она действительно отличная девчонка. Ее народ свободен и горд. Эти люди скачут на лошадях по равнинам. Они не сидят в грязных городах, как большинство наших народов.
– Будь осторожен. Если ее народ – прообраз первых монголов, которые тоже всю жизнь проводили в седле, то позволю напомнить тебе, что они завоевали Восточную Римскую империю.
– Я не думаю, что мы в точности копируем историю «Земли-1». Мы сами искажаем собственное восприятие событий. Мы истолковываем события так, чтобы одна историческая эпоха наложилась на другую. Но у нас остается свобода выбора. Есть проторенные пути, а есть дороги, которые мы прокладываем сами.
– Хотелось бы, чтобы ты оказался прав.
– Это как в жизни. Есть известные пути, а есть возможность выбора – следовать этим путям или сойти с них. Если внимательно присмотреться, то становится очевидно, что римляне и монголы могли найти общий язык и создать огромную империю, которая простиралась бы от Китая до Англии. Твое замечание заставило меня увидеть широкие перспективы.
Жорж Мельес, Жан де Лафонтен и Густав Эйфель устраиваются на полотенцах рядом с нами.
– Мы хотим искупаться до начала суда. Пойдете с нами?
– Нет, спасибо. Что-то холодно.
– Я бы лучше сыграл в шахматы. Хочешь, Мишель? – предлагает Рауль.
– У меня голова занята другим.
Рауль настаивает, и в конце концов я соглашаюсь. Он приносит доску, и мы начинаем играть прямо на песке.
Я делаю ход пешкой, прикрывающей короля. Дальше игра развивается стремительно. Рауль выдвигает коня. Я освобождаю слона и ферзя и нападаю на строй его пешек.
– Ты что, считаешь себя Освободителем?
Рауль защищает короля ладьей.
– Какая у тебя утопия?
Мой слон съедает у Рауля ферзя.
Рауль кивает как знаток, который ценит сильный ход.
– Мне кажется, что мир уже совершенный – такой как есть.
– Ты имеешь в виду мир «Земли-1» или «Зем-ли-18»?
– Наверное, оба. Не знаю, правильно ли это, но, мне кажется, я могу принять мир со всем насилием, которое в нем есть, с безумием, мудростью, святыми, извращенцами, убийцами.
– Но если бы ты был Богом, что бы ты сделал?
– То же, что наш Бог на «Земле-1».
– То есть?
– Я бы ничего не стал делать. Предоставил бы мир самому себе. Пусть живет как хочет. Я смотрел бы на это, как на представление.
– «Божественное невмешательство»?
– В таком случае, если у людей все получится, они будут обязаны победой только себе, а если нет – опять же винить будет некого, кроме себя.
– Тебе повезло, если ты можешь относиться к своим смертным так безразлично. Но почему тогда ты участвуешь в игре?
– Потому что игра – это удовольствие. Такое же, как игра в шахматы. Если я играю, я любыми способами борюсь, чтобы победить.
С этими словами он берет слоном мою ладью.
Я делаю ход конем, и Рауль теряет слона. Разменяв ферзей, ладьи, слонов и коней, мы устраиваем битву пешек. Наконец у каждого остается король и пешка, и мы «запираем» друг друга. Это пат, ситуация, в которой нет победителя, что в шахматах случается довольно редко.
– Хорошо провел вчера время с Матой Хари? – как бы между прочим спрашивает мой друг.
Он сама доброжелательность.
– Знаешь, она ведь действительно тебя любит.
В моей памяти всплывает лицо Афродиты.
– Перестань думать о другой, – говорит Рауль. – Она того не стоит. Она лишь то, чем становится в твоем воображении.
– Вот только воображение у меня отличное, – отвечаю я.
– Ты же бог, заставь его работать на игру. Там есть где развернуться.
Колокол отбивает 18 ударов. Начинается суд.
73. ЭНЦИКЛОПЕДИЯ: ТОМАС ГОББС
Томас Гоббс (1588—1679) – английский ученый и писатель, которого считают основателем политической философии.
В науке о человеческом теле он черпает материал для создания политической пауки, для написания трилогии «De cive» («О гражданине»), «De corpore» («О теле»), «De homini» («О человеке») и, наконец, своего главного труда – трактата «Левиафан».
Он полагает, что животное живет настоящим, а человек хочет стать хозяином будущего, чтобы жить как можно дольше. Поэтому человеку свойственно считать себя важнее окружающих, преуменьшая тем самым значение других людей. По этой же причине человек накапливает власть (богатство, репутацию, друзей, подчиненных) и пытается присвоить время и возможности других людей, окружающих его.
Томасу Гоббсу принадлежит, в частности, знаменитая фраза: «Человек человеку волк».
Следуя этой логике, животное «человек» стремится избежать равенства с другими людьми, что приводит к насилию и войнам. Гоббс считает, что единственный способ заставить человека перестать желать господства над другими – это поставить его перед необходимостью… сотрудничать. Таким образом, необходима власть Верховного правителя (установленная в результате договора, заключенного между людьми), которая заставит человека подавить его врожденное стремление уничтожать себе подобных. Верховный правитель должен обладать очень широкими полномочиями, чтобы пресекать развитие любых конфликтов.
