– А соседи? Почему про это никогда не говорили соседи?
– Не знаю, – медленно сказала Ирина, – может быть, потому, что им было стыдно перед вдовой, то есть бабушкой. Что не уберегли, не нашли тело, не похоронили по-человечески.
– Им было не стыдно. Им было страшно. Потому что они его убили.
– Я все думаю над рассказом Полиекта Кирилловича, – призналась Ирина. – Тетя Ангелина, мама Вени, была лучшей бабушкиной подругой. И получается, ее муж был дедушкиным убийцей. Мы с Юркой и Пашкой целые дни проводили вместе, а их отцы участвовали в убийстве моего деда. Тетя Маиса носила нам яйца и молоко, а ее сын Полиект сбежал из деревни, потому что был свидетелем того страшного вечера. Это ужасно, Саша.
– Именно поэтому эта тема и была в деревне табу. Про алмазы многие знали. Тот же Семен Ильич, к примеру. Он тогда еще только из армии вернулся, только в школу милиции поступил. Его в той экспедиции не было, но он откуда-то в курсе. Так что тему никто не поднимал, чтобы правда не вылезла. Но она так уж устроена, правда, что рано или поздно все равно находит дорогу, понимаешь? Когда Полиект Кириллович принял решение начать поиски, он приоткрыл ящик Пандоры. И когда мы нашли тело Вени, страх начал поедать его изнутри. Разрастаться как раковая опухоль. И в конце концов сожрал. Куликов умер от страха, а не от стыда или раскаяния. И именно поэтому не смей чувствовать себя виноватой.
Его слова убедили Ирину не до конца, поэтому до позднего вечера она пребывала в задумчивости и меланхолии. После ужина Александр ушел гулять с куликовскими собаками, вернулся мокрый и заляпанный грязью, но довольный. По его словам, псы оказались отличными: дрессированными и очень умными.
Вечером Ирина нагрела воды и выкупала Ванечку. Сын отчего-то капризничал, то ли из-за плохой погоды, то ли потому, что ему передавалось угнетенное настроение матери.
– Я гулять хочу, – заявил он, капризно оттопырив нижнюю губку.
Так он делал всегда, когда сердился, и выглядело это потешно, хотя сегодня Ирине улыбаться совсем не хотелось.
– Сегодня целый день дождик, – ответила сыну Ирина. Она всегда старалась объяснять ему причины поступков и действий, как если бы он был уже взрослый. – Видишь, дядя Саша ходил на улицу и теперь весь мокрый. Завтра погуляем, если будет хорошая погода.
– Я сегодня хочу. – Губа все никак не возвращалась на место. – Я хочу в лес. К бабе Наде.
Видимо, Надежда Александровна из поискового отряда теперь проходила у него по разряду бабушки, которую Ваня никогда не видел. Его родная бабушка жила в Германии, за тысячи километров от внука и дочери, и не прилетела в Россию, даже когда Ирину выписывали из роддома. Вторая бабушка, мать Димочки, тоже никакой ностальгии по внуку не испытывала, и на мгновение Ирина вдруг захотела плакать оттого, что никому на целом свете, кроме нее, ее мальчик был не нужен. Она закинула голову, стараясь загнать непрошеные слезы обратно.
– Если завтра не будет дождя, то мы вместе с дядей Сашей обязательно сходим в лес, и ты повидаешь бабу Надю, – пообещала она.
– А если будет дождь?
– Тогда мы попросим дядю Сашу позвонить бабе Наде и пригласим ее к нам в гости. – Ирина вытащила мокрое скользкое тельце из жестяного корыта, в котором в детстве купали ее саму, ловко завернула в мягкое старое полотенце, укутала с головой, чтобы сынишка не замерз, хотя в комнате от протопленной вечером во второй раз печки было тепло. – А пока давай я сварю тебе какао и будем читать книжку.
– Я не хочу какао. Я хочу к бабе Наде. Позвони сейчас, и пусть она придет. Я хочу с ней ночевать.
Сынишка даже расплакался, и Ирина в своем нервозном состоянии никак не могла его успокоить и тоже чуть не заплакала. И тогда Александр забрал у нее Ваню и велел пока заварить чаю с черносмородиновыми листьями.
Дождь к тому времени совсем прошел, и Ирина, натянув сапоги, сбегала в огород, ощущая на коже колкий холод воздуха. Сейчас было градусов пятнадцать, не больше, и после недавней жары с непривычки у нее начали стучать зубы. Даже в протопленном доме она никак не могла согреться, скорее от снедающего ее внутреннего холода, который никак не проходил. К счастью, Александр смог быстро уложить Ваню, который рядом со своим новым большим другом становился послушным и покладистым. Ирина даже ревновала немного.
Они выпили черносмородинового чаю и легли в постель, где Ирину снова начала бить крупная дрожь. Александр обнял ее покрепче, притянул к себе, нежно поцеловал в ямку над ключицей, а затем начал осыпать короткими, очень горячими поцелуями, от которых ее дрожь прошла, а потом по телу пошла новая волна, теперь уже нестерпимого жара.
Она повернулась к нему лицом, нашла губы своими губами, приникла к ним с такой страстью, что он даже застонал немного, словно Ирина сделала ему больно.
– Ваньку разбудим.
На мгновение Ирину снова обдало жаром, теперь уже от стыда, что про спящего на соседней кровати сына подумала не она, а он.
– Тихонько не получится? – жалобно прошептала она.
– Сомневаюсь.
От этого ответа, данного с хитринкой в глазах цвета виски, которую она видела благодаря загостившейся в комнате белой ночи, у нее перехватило дыхание. Томная нега, раскручивающаяся где-то внутри живота, стремительно завихрялась, закручивалась воронкой, засасывающей в себя мысли и чувства. Ни страха, ни горечи, ни боли, ничего не оставалось внутри, кроме бешено разливающегося по венам желания.
Это с мужем у нее могло получаться «тихонько». Едва тлеющий фитиль не был бикфордовым шнуром и не приводил к мощному взрыву, сметающему остатки сознания. Она знала, что если они сейчас продолжат, то она не сможет сдержаться, и ее крики действительно разбудят с таким трудом убаюканного сына. Стыдобища-то какая.
Мысль о том, чтобы остановиться, не продолжать, казалась невыносимой. Ирина даже сжалась в предчувствии страшного разочарования. Ей снова захотелось плакать.
– Пойдем.
Она не сразу поняла, что Александр тянет ее за руку.
– Куда?
– В наш маленький рай, – шепнул он ей в ухо и, видя, что она все еще не понимает, добавил: – На сеновал.
– Замерзнем, – с сомнением шепнула ему в самое ухо Ирина и улыбнулась, услышав твердое и горячее: «Нет».
Эта ночь была и похожа, и не похожа на предыдущую. В приоткрытые ворота сеновала заглядывало хмурое небо, словно подсматривая за тем, чем они занимались. До его подглядываний Ирине не было никакого дела. Холодно действительно не было. Александр накрывал ее собой словно ватным одеялом, тяжелым и мягким одновременно.
Его руки и губы были везде одновременно. Под натиском эмоций Ирине было некогда мерзнуть и некогда думать. Словно на огромных качелях, которые раскачивали над пропастью чьи-то сильные руки, она взлетала высоко в небо, парила над оставшейся где-то далеко-далеко внизу повседневной жизнью. Свистел в ушах ветер, от которого улетали прочь тягостные мысли.
