– Ничего страшного, – пробормотала я, прижимая к юбке стопку салфеток.
Марк тем временем вытирал с пола ярко-красные пятна соуса. Вот он выпрямился, чтобы выкинуть комок перепачканных салфеток, взглянул на меня и замер. У него были русые волосы, карие глаза и обаятельная улыбка. Он не отрывал от меня взгляда, и я потупилась, жалея, что не очень нарядно одета.
– Я идиот. Мне правда неловко. – Марк взял еще один поднос для меня. – Давай помогу.
– Что ты, не надо. Я лучше пойду переоденусь. Зайду попозже, когда будет… безопаснее. – С трепетом в душе я надеялась, что он захочет подождать меня и пообедать вместе.
– Можно я тебя подожду? – спросил Марк.
Он не выглядел высокомерным или самонадеянным, не был уверен, что я сразу соглашусь. Просто ждал ответа.
Мое сердце бешено забилось. Я кивнула.
Марк получил лицензию пилота, когда ему исполнилось семнадцать. Подрабатывал каждое лето в небольшой авиакомпании, занимающейся грузовыми перевозками. Сначала – на складе, потом в офисе. Пока наконец не стал летчиком. После колледжа планировал переехать в другой штат и найти работу в коммерческой авиакомпании. Учился он курсом старше, чем я. Нам обоим не хотелось расставаться на целый год, поэтому, как только Марк окончил колледж, мы поженились. Мама настаивала, чтобы я получила высшее образование, и я заверила ее, что так и сделаю, как только мы с мужем обустроимся на новом месте. Забеременела я раньше, чем мы планировали. Когда на свет появился Шон, со свадьбы прошло всего одиннадцать месяцев, еще через месяц я получила диплом. Внешне Шон был похож на меня, характером пошел в Марка. Я всюду брала его с собой, и он никогда не капризничал. Я не такая, не могу усидеть на месте. А после рождения сына оказалось, что на месте сидеть и вовсе невозможно. Забавно: как только узнаешь, что у тебя будет ребенок, радуешься, а потом начинаешь бояться. Бояться того дня, когда он сделает первые шаги, потому что не сможешь больше прижимать его к себе так часто. Или когда он захочет одеваться самостоятельно, потому что уже «совсем большой». Когда перестанет называть Красную Шапочку «Классной Шапочкой». Когда в первый раз отправится в детский сад. Когда обнаружит, что на свете есть звук «р», и уже не будет говорить «я налисовал» вместо «нарисовал». Когда снимет с дверцы холодильника перепачканные краской бумажные листы, по которым когда-то старательно малевал ладошками в уверенности, что это радуга, или львенок, или портрет мамы с папой, а вовсе не кляксы. Родители наблюдают, как их малыш растет, и радуются за него, но порой у них сжимается сердце. Однажды кто-то сказал мне, что после рождения ребенка у матери еще восемнадцать лет болит за него душа. «Глупость какая, – возразила мама, когда я рассказала ей об этом. – Не восемнадцать лет, а всю жизнь».
Когда Шону исполнилось год и два месяца, Марку предложили работу в другой авиакомпании, ближе к моим родителям. Мама чуть с ума не сошла от радости, узнав, что мы будем жить, как она выразилась, «в двадцати минутах от ее дома». Когда сыну было два годика, мы хотели родить второго ребенка, но через пару лет безуспешных попыток поняли: что-то не так. К тому времени, как Шон подрос и мы готовились отдать его в садик, стало ясно – нам не суждено больше иметь детей. Шон пошел в школу, и я начала работать. Я так и не смогла забеременнеть, хотя мы не теряли надежды. «Ничего, – утешал меня Марк. – У нас прекрасная семья. Я счастлив».
Долгие годы мы действительно были счастливы, однако не обходилось и без проблем. Авиакомпания, в которой трудился Марк, обанкротилась, и тысячи сотрудников потеряли работу. У его мамы обнаружили рак молочной железы, и ей пришлось много лет лечиться. Мы с мужем часто ссорились из-за семейного бюджета: он любил делать необдуманные покупки, а я считала, что нужно все взвесить, прежде чем тратить деньги на новый автомобиль или дорогой магнитофон. Однажды мы все вместе ехали в машине. Шон сидел на заднем сиденье и слушал, как родители пререкаются, обсуждая финансы. «Мам, пап, не ссорьтесь», – попросил он, пытаясь дотянуться до нас. Он был таким мудрым в свои два с половиной!
Вернувшись домой после первого дня в садике, Шон заявил мне:
– Мамочка, я от тебя никогда не уйду! Всегда буду с тобой.
– А что же ты станешь делать, когда женишься?
– Жить здесь!
– Но твоя жена захочет, чтобы ты помогал ей по дому и жил с ней. Она ведь будет тебя очень любить.
– А я буду любить тебя, – горячо заверил меня Шон. – Всегда, всегда, всегда!
Много лет я хранила на видном месте в спальне прадедушкины карманные часы. Они висели на потускневшей латунной подставке, которую прадед вместе с часами передал сыну – моему дедушке. Стоило мне чуть отвлечься, как Шон выдвигал ящики комода, карабкался по ним, доставал часы и клал себе в кармашек. «Это не простые часики, – объясняла я, отбирая их у сына. – Нужно очень бережно с ними обращаться». Шон кивал и делал вид, что внимательно слушает, но через несколько дней, войдя к нему в комнату, я опять заставала его за игрой с часами. «Я отдам тебе часики, когда ты подрастешь, – говорила я. – Моя прабабушка подарила их прадедушке, когда они были еще совсем юными. Дедушка подрос, и его папа передал их ему, тот – своей дочке – твоей бабушке, а бабушка – мне. А потом настанет и твой черед их беречь». Однако Шон был слишком мал, чтобы заинтересоваться семейной историей, так что в конце концов я просто унесла часы в кабинет и положила высоко на книжную полку, откуда он не мог их достать.
Когда сын подрос, он нередко приводил домой приятелей. Мы с Марком предпочитали, чтобы Шон и его друзья общались под нашим присмотром, а не в гостях у кого-нибудь, чьих родителей мы совсем не знали. Как и все подростки, ребята были шумными и озорными. Однажды они носились по кабинету, и Шон налетел на книжную полку. Прадедушкины часы свалились на пол, а Шон упал сверху, всмятку раздавив их коленом. Я еле сдерживала слезы. Как можно быть таким неосторожным, с таким пренебрежением относиться к старине?
– Мама, прости, – извинился Шон. – Я куплю тебе другие.
– Не говори глупостей, Шон! – оборвала я его на глазах у приятелей. – Невозможно заменить семейную реликвию. Нельзя купить воспоминания.
Я собрала осколки часов и обернулась через плечо.
– Твоим друзьям пора домой. И мы не будем приглашать их в гости по крайней мере месяц.
Сейчас я понимаю, что перегнула палку, однако в тот момент я была слишком расстроена и сердита, чтобы сдержать гнев. Еще долго я хранила в коробочке разбитые часы, надеясь, что опытный мастер сумеет их починить, но мои опасения подтвердились: часы ремонту не подлежали. В конце концов пришлось их выбросить. Шон вновь пообещал подарить мне другие.
– Не нужно, – махнула я рукой, целуя его. – Подумаешь, часы.
Прошли годы. Шон со своей девушкой собирался на выпускной бал. Мы с Марком фотографировали их на заднем дворе. Сын так красиво смотрелся в смокинге, и ей необыкновенно шло мерцающее платье цвета морской волны. Мы проводили их к машине. Шон распахнул перед девушкой дверцу, затем подошел к нам и обнял меня. «Всегда», – прошептал он, и на моих глазах выступили слезы.
