Чез попытался выдавить улыбку, хорошо понимая, что и здесь он ненадолго.
Вечером, разбирая пакет с продуктами, Чез достал упаковку пива и немедля открыл одну баночку.
Ему было четырнадцать, когда в гостях у соседа он впервые попробовал спиртное. Он пил в школе, но старался не попадаться, да и мама была начеку, говорила, что он губит себя. Чез не придавал этому значения, а потом и вовсе перестал ее слушать. Когда он ушел из дома, выпивать стало легче, и очень скоро он только и думал о том, где и когда удастся подзаправиться. Один парень с работы посоветовал ему пить поменьше, в ответ Чез послал его куда подальше. Он не пил ничего крепкого, только дешевое пиво. Пары банок хватало, чтобы забыть о том, что он наделал, и не думать о том, кем стал.
Оглядев голые стены, Чез опустился на матрац. Отец однажды сказал ему, что внутри каждого человека дремлют дикие звери, но Чез и представить не мог, до какого состояния эти звери доведут его со временем.
Как-то раз на уроке в третьем классе Чез посмотрел фильм про исследователей, которые отправились изучать вулкан Сент-Хеленс после извержения 1980 года. Лава дотла выжгла землю, и натуралисты хотели понять, как скоро здесь хоть что-то сможет вырасти. И вот однажды работник парка наткнулся на островок земли, поросший папоротником, цветами и травой, – в форме лося.
– Трава выросла прямо из мертвого животного, – возмущался Чез, пересказывая фильм родителям. – Ну и мерзость!
– Разве не удивительно? – возразил отец. – Сразу понимаешь: жизнь всегда пробьет себе дорогу.
История о вулкане казалась Чезу отвратительной и тошнотворной, однако его родители как будто не знали омерзения и во всем видели проявление жизни. Это парня страшно раздражало.
Несколько дней спустя, когда они с мамой украшали елку, Чез продолжал размышлять о цветах на Сент-Хеленс.
– Бог проявляется во всем, даже в мелочах, – объясняла ему мама. – Там, где мы видим конец, он видит начало.
– Начало чего?
– Новой жизни, – сказала она, вешая шарик на верхнюю ветку. – А вот мы о ней часто забываем.
– Почему забываем?
– Не знаю, – задумалась она, оборачивая верхушку дерева мотком золотой гирлянды. – Наверное, оттого, что взгляд наш притупляется в водовороте суеты и забот. Мы так спешим, что даже не замечаем, что отступаемся от Бога.
– Так почему бы Ему не подойти к нам?
– Бог неподвижен, двигаться должны мы. Не забывай.
– Не забуду, – ответил Чез.
И все-таки забыл. Воспоминания, как и сам смысл Рождества, тяготили Чеза, а рождественская пора, которую так любили его родители, ужасала. «Все это одно притворство», – сказал бы он. Невинность ребенка каким-то образом обернулась неверием. Кто знает, что сталось бы с ним, будь его родители рядом, но без них некому было указать путь. Чез внушил себе, что счастье на земле бывает только в слащавых песенках, реальность же – это насилие и убийства, болезни и дети, умирающие от голода. От бед, в которых погряз наш мир, не спасет даже Рождество, какой бы благодати оно нам ни обещало.
Чез сделал большой глоток и услышал, как соседская семья с ребенком, надрываясь от смеха, затаскивают в дом елку.
– Подождите, подождите! – верещала женщина. – Я не могу так быстро!
– Что там у тебя стряслось? – спросил ее муж.
– Честное слово, что-то упало на меня с дерева, и теперь оно по мне ползет! – сказала она, и все они пуще прежнего закатились счастливым смехом.
Чтобы их не слышать, Чез включил телевизор. Зачем он только переехал? Все-таки неудачная была идея. Лучше бы и дальше скакал с работы на работу, чем ввязываться во что-то долгосрочное. Особенно перед Рождеством, которое и без того непросто вытерпеть.
Покатываясь со смеху, семья протискивала елку в дверь.
Открыв новую банку пива, Чез уставился в экран. Этот городок был ничем не лучше предыдущего, и едва ли что-то заставит его тут остаться. Если родители не теряли надежды даже в трудные времена и минуты отчаяния, то Чез был не из таких. Так, по крайней мере, ему казалось.
Глава 2
Умения брать хватает лишь для существования, для жизни мы должны отдавать.
Артур Эш
Я слетела вниз по лестнице, впопыхах натягивая красный рождественский свитер. «Одну секунду! Уже бегу!» – крикнула я, когда телефон зазвонил во второй раз. Я всегда старалась успеть к третьему звонку, пока не включился автоответчик. Дорогу мне преградил кот, выскочивший на лестницу. «С дороги, Усатик!» – отогнала я его, и кот устремился на кухню.
– Мисс Глори, у меня отключили электричество, – сообщила Карла Санчес.
– С чего бы это? – спросила я, переводя дыхание.
– Просрочила оплату…
– Насколько?
– Да на пару дней всего.
– Из-за нескольких дней электричество не отключают. Так насколько?
– Почти на три месяца, – призналась Карла. – Но теперь у меня есть работа. Я устроилась в магазин Уилсона, как вы мне и велели. Когда я пришла, у них еще висело объявление на окне, и меня взяли.
– Как Донован?
– Хорошо.
– Что он ел на завтрак?
В трубке воцарилось молчание.
– Что он будет есть на обед?
Молчание не прерывалось.
– Я подумаю, как тебе помочь, – сказала я и, повесив трубку, набрала номер церкви. – Линда, это Глория. Могу я поговорить с Родом?
В эту церковь я стала ходить шесть лет назад, когда переехала поближе к старшей дочери с ребенком. Если мне нужно было что-то для работы, церковь всегда первой приходила на помощь, но я старалась не злоупотреблять их великодушием.
Пока Род не подошел, из трубки доносились рождественские напевы.
– Род, как твои дела?
– Прекрасно, Глория. Что-то случилось?
Он всегда был готов выслушать.
– Мать-одиночка, нужно ей помочь, – начала я пересказывать историю Карлы.
– Сколько надо заплатить? – спросил Род и заверил, что чек на счет электрокомпании будет ждать меня в церкви.
Он поделился: на днях им пожертвовали машину:
– Пару дней назад привезли. Страховые вопросы уже улажены, сегодня-завтра кто-нибудь пригонит ее к тебе.
У Рода я впервые оказалась несколько лет назад. Я работала с семьей, жившей в крайней нужде, а церкви, как и сейчас, пожертвовали машину. Так между нами и завязались рабочие отношения.
Заметив, что перед домом что-то появилось, я отодвинула занавеску.
– Она уже здесь! – воскликнула я, хлопая в ладоши. – Спасибо, Род! До скорого!
Я повесила трубку и прижалась к окну. Какая красотка! Бросившись к двери, я нацепила пару желтых резиновых сапог до колена с синими шерстяными отворотами. Одна штанина выбилась поверх сапога, но мне было не до того. «Вроде бы «шевроле». Серебристая. Назову ее «Серебристой лисицей», – рассуждала я, подходя к машине.
