За стойкой администратора сидели люди. Почему они двигаются как в замедленной съемке? Или со мной что-то не так? Надо подойти к ним. Ноги не слушались. Я с трудом ими передвигала. «Здравствуйте, я ищу сына». Никто не обратил на меня внимания. Или, может, мне просто не успели ответить. Я побежала по коридору навстречу молодому человеку в белом халате. Бросила взгляд на бейджик, машинально отметила – знакомое имя, мы когда-то чуть не выбрали его для Шона – и тут же забыла, как зовут доктора.
– Скажите, где мой сын, – вцепилась я в него. – Он тут, в больнице. Где он?
Меня колотило как в лихорадке. Молодой человек подошел к стойке, где мне ничего не ответили.
– Как зовут вашего сына?
– Шон Эддисон. Мне позвонили, сказали, он попал в аварию…
Услышав имя, врач помрачнел.
– Я схожу за доктором.
Я заметила перемену в его голосе и выражении лица и догадалась: случилось что-то ужасное. Мне стало очень холодно. Я дрожала. Силы покидали меня, ноги подгибались. И все-таки я побежала за молодым человеком.
– Отведите меня к сыну, – умоляла я, догоняя его.
Тот кивнул, глядя в сторону.
– Сейчас приведу врача. – И скрылся за дверью.
У меня стучало в висках. Я металась по коридору, заглядывая в каждую дверь, но Шона нигде не было.
Молодой человек вернулся.
Я кинулась к нему.
– Доктор сейчас на операции, он выйдет к вам, когда закончит.
Я видела, что он избегает разговора и хочет уйти.
Я схватила его за руку.
– Скажите!
Молодой человек посмотрел мне в лицо.
– Скажите, что с моим сыном!
– Лучше все-таки подождать доктора.
– Что с моим сыном?! – закричала я.
Я понимала, что ставлю его в неудобное положение, но не отступала. Мне нужно было знать правду.
– Он уснул за рулем и въехал в фуру, которая стояла на обочине.
У меня сжалось сердце.
– Когда его привезли, он был в сознании, разговаривал с нами.
Я кивнула.
– Но мы сразу поняли, что он сильно пострадал, – медленно продолжал врач. – Мне очень жаль, миссис Эддисон. Его травмы оказались слишком тяжелыми. Он умер на операционном столе. Мы не успели ему помочь.
Не могу описать, что я почувствовала тогда. С тех пор, как мне позвонили из клиники, мое сердце не переставало бешено колотиться, а теперь будто оборвалось. В глазах потемнело, я зашаталась. Молодой человек помог мне сесть. Где Марк? Где мама и папа? Почему я сижу тут одна с чужим человеком, когда дома нужно доделывать сахарное печенье? Шон звонил, сказал, что скоро будет. Надо успеть все подготовить. До меня долетел смех медсестер, болтавших у стойки. Он показался мне оглушительным.
– Может, воды?
Что? Кто это говорит? Какое-то время я молча смотрела на молодого человека. Потом покачала головой.
– Что он сказал?
Во взгляде доктора читалось непонимание.
– Шон говорил с вами. Что он сказал?
Молодой врач помедлил, стряхивая с брюк несуществующие пылинки.
– Как его зовут, где живет. Еще сказал, что вы дома одна, ждете его.
Я чувствовала, что по щекам у меня льются слезы.
– А еще, что очень любит вас и папу. И будет любить. Всегда.
Я закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Мне хотелось умереть вместе с сыном. Умереть прямо сейчас, на этом месте, потому что я не представляла, как выйду отсюда и вернусь в опустевший дом. В дом, куда Шон больше никогда не приедет.
– Это все? – прошептала я.
– Ничего. Только просил передать вам, чтобы вы не переставали любить детей.
Я застонала, обхватив голову руками.
– Знаете, он не боялся. Говорил спокойно. И отошел с миром.
Я подняла взгляд на врача.
– Я хочу его увидеть.
Молодой человек кивнул и повел меня к какой-то двери. Мои колени подгибались.
Мы вошли внутрь.
– Я могу позвонить в погребальную контору, – сочувственно предложил доктор, пододвигая мне стул. – Его привезут в морг, который находится в вашем городе.
Я приблизилась к Шону.
– Вы можете подождать в отдельном кабинете.
– Нет, я останусь с сыном.
– Я прослежу, чтобы вас никто не беспокоил.
С этими словами молодой человек вышел. Больше я его не видела. После я даже не смогла описать маме этого доктора. Все произошло слишком быстро. Да, я разговаривала с ним несколько минут, но из-за состояния, в котором находилась, не запомнила ничего, кроме его доброты.
Впервые за девятнадцать лет брака мы с Марком перестали понимать друг друга. До этого, встречая кого-нибудь в первый раз, я смотрела на нового знакомого не только своими глазами, но и глазами мужа. В ресторане я судила о еде, опираясь не только на свой, но и на его вкус. Так всегда бывает, когда люди женятся. Мы любим, ненавидим, размышляем и воспринимаем этот мир, учитывая мнение супруга. Но после смерти Шона все изменилось. Между мной и Марком словно выросла стена. Мы по-прежнему были рядом, но уже не вместе. Хотя мы поделили одно горе на двоих, каждый из нас переживал его по-своему. Марк окружил себя вещами сына. Смотрел старые семейные записи, на которых маленький Шон делал первые шаги, учил алфавит, разглядывал картинки в книжках «Баю-баюшки, луна» и «Цыпленок Цыпа», танцевал с бабушкой и дедушкой. Подолгу сидел в спальне Шона, читая его школьные тетради и пролистывая альбомы с фотографиями. Он мог бесконечно слушать последнее сообщение сына на автоответчике, и каждый раз, когда оно звучало, я выходила из комнаты. Я не могла этого вынести. Не могла видеть снимки Шона, слушать его голос или смотреть семейные видеозаписи. Они растравляли рану, и боль сжигала меня изнутри. Марк не скрывал своих чувств, я же держала их в себе, не хотела выставлять напоказ. Впервые у нас не получалось поговорить по душам. У меня словно высохли все слезы, и я разучилась плакать. Как будто оцепенела. Мы обращались за помощью к психологу, но через какое-то время поняли: бесполезно. Ведь я не могла разговаривать о Шоне с мужем, даже когда мы оставались вдвоем, а в присутствии психолога – постороннего человека – мне было еще тяжелее. Мне хотелось поговорить с Марком, но слова застревали в горле. А все из-за того, что в глубине души я винила его в смерти сына. Мне казалось, если бы Марк не поехал тогда на работу, Шон был бы жив. Он бы вернулся домой на день раньше, как и собирался. Мы с Марком искренне любили друг друга, были лучшими друзьями, но смерть сына разъединила нас.
Ночами я не могла уснуть. Марк тоже страдал от бессонницы. Я выбиралась из постели и целый час слонялась по дому, прежде чем снова лечь. Потом вставал Марк, и я слышала бормотание телевизора или шелест страниц. Через час он опять ложился. Спустя два года после смерти Шона Марк поднялся посреди ночи и ушел в спальню для гостей. С тех пор он неизменно ночевал там, и это стало в порядке вещей.称
