— Подожди, — растерялась я. — Это же музей, его нельзя просто так взять и купить.
Вместо ответа охотник иронично усмехнулся. Что ж, понятно. Что значит какая-то историческая усадьба в стране, где все покупается и продается?
— Не надейся, что тебе удастся присвоить Брагино.
Я натянула платье, кинула трусики в сумку и встряхнула волосами.
Желание, до сих пор бурлящее в крови, вызывало у меня едва ли не ненависть к самой себе. Стас — враг. Он не должен пробуждать во мне такие эмоции. Это ничем хорошим не кончится.
— Что так? — насмешливо уточнил охотник.
— У нас тоже есть связи, — отрезала я, надевая туфли на босу ногу.
Возиться с чулками не было никакого желания.
— На твоем месте я бы не обольщался, — в голосе Стаса зазвучала ирония. — Лучше подумай, где будешь работать. Кстати, могу посодействовать с трудоустройством в Москве.
— Обойдусь.
Я посмотрела в наглые серые глаза. В них не было ни капли эмоций, просто голый расчет.
— Больше мне не звони, — бросила в сердцах и выскочила из номера.
***
Обратная дорога прошла, как в тумане. В голове звучал голос Стаса, волчица внутри металась, требуя вернуться, на душе скребли кошки. Неприятная смесь. Музей он покупает… Вот, значит, для чего приезжал, барской жизни захотелось, деньги девать некуда, решил на себя роль богатого помещика примерить. Или это просто ход такой? Егора проверить, признает тот свое родство с оборотнями Брагиными или нет?
Мысли, мысли…
К дому Никона подъехала в полном раздрае. Бросив машину у калитки, влетела во двор и тихо стукнула в светящееся окно. Никон почти все время проводил на кухне, она служила ему и мастерской, и местом для приема пищи, и гостиной. Помню, в детстве, как сейчас Никитка, часто приходила к Власову, усаживалась в кресло-качалку и подолгу смотрела, как большой, с виду неповоротливый оборотень вырезает из дерева всякие изящные фигурки, или как на станке детали для мебели вытачивает.
— Инга?
В сенях загорелась лампочка, и на пороге показался старый волк. Его крупная фигура резко выделялась на фоне светлого прямоугольника двери, растрепанные волосы торчали в разные стороны.
— Случилось чего? — прищурившись, спросил Никон.
— Ник где?
— Спит.
Власов посмотрел поверх моей головы и тихо добавил:
— Инга, ты, это… Оставь мальчонку-то, не тревожь. Пусть у меня побудет, а завтра порану заберешь.
От реки, что находилась почти за самым домом Никона, потянуло холодом. По спине пробежал озноб.
— Я зайду? — посмотрела на волка.
Тот молча посторонился, пропуская меня в дом.
Внутри было тепло, вкусно пахло мясными щами и опилками, а на кухне тихо бормотало радио. И этот звук был таким домашним и мирным, что тут же пригасил мою тревогу и заставил успокоиться. Чего я разволновалась? Никакой Брягинцев не лишит меня работы, Егор за свое родовое гнездо любого в клочки порвет.
Я миновала прихожую и заглянула в небольшую комнатку, в которой раньше жил сын Власова, Костик. Сейчас Костик вырос и появляется в Логе раз в год, если не реже, а Никон, хоть и тоскует по сыну, но никогда не жалуется, радуется его приездам и надолго впадает в молчанку после.
— Ты, это, не шуми, — предупредил меня Никон.
Можно подумать, без его указания я бы прям громыхала!
Дверь с тихим скрипом открылась, луч света упал на стоящую у окна кровать, и я сразу увидела сына. Никитка спал, разметавшись на постели. Одеяло сбилось у него в ногах, небольшой ночник выхватывал из темноты взъерошенные вихры и разрумянившиеся щеки. В кулаке была зажата какая-то бумажка. Вояка…
Я наклонилась и поправила одеяло, а потом поцеловала своего ребенка, вышла и плотно закрыла за собою дверь.
— Позвони Чадову, пусть приедет, — тихо сказала Никону.
Старый волк окинул меня внимательным взглядом.
— Значит, случилось, — сам себе сказал он и достал из кармана мобильный. — Так я и думал.
Спустя секунду Власов уже набирал номер начальника охраны.
— Разговор есть, — дождавшись ответа, неторопливо произнес он. — Жду, — и, опустив телефон, посмотрел на меня и коротко спросил: — Голодная? У меня щи наваристые.
Я отрицательно покачала головой. В тепле тесной, заставленной верстаками кухни было так спокойно и уютно, что глаза сами закрывались. Да и денек сегодня выдался непростым, устала.
— На вот, под голову подложи.
Никон достал с небольшого самодельного топчана подушку и протянул ее мне.
— Подреми пока, кто знает, сколько Сэм добираться будет. Ишь, как завьюжило…
— Нет, не хочу, — помотала головой. — Я бы лучше чаю выпила.
— А, ну это я мигом, — засуетился Никон.
Он повернулся к большой, занимающей большую часть кухни печи и загремел заслонками, подкидывая дрова.
— Сейчас чаек будет, погоди, — бормотал он, и его седая борода смешно подрагивала в такт словам.
Чадов приехал быстро. Не успели мы с Никоном устроиться за столом, как в сенях тихо стукнула дверь, и в кухне появился Сэм.
— Чего звал?
Безопасник придвинул к себе стул и сел, тяжело опершись о стол рукой. На покрасневшем от мороза лице некрасиво выделялась белая рытвина шрама. Меня она с детства пугала. И даже сейчас, когда былые страхи остались позади, грубый рубец казался зловещим и придавал Чадову слишком суровый вид.
— Это я попросила, — не отводя взгляда от опущенного вниз уголка рта, ответила я. Смотреть в глаза не хотелось. Сэм слишком уж любил показывать на мне свою силу, а я сейчас была не в том состоянии, чтобы ему противостоять. — Брагино собираются купить.
— Кто?
Вопрос упал тяжелым камнем.
— Брягинцев. Он с экскурсией недавно приезжал.
— Я помню. Выходит, это разведка была? — хмыкнул Чадов. Он устало потер лоб и спросил: — Откуда сведения?
— Сам сказал.
— Виделись?
— Да.
Мне достался долгий сканирующий взгляд. Неприятный такой, тяжелый. Я чувствовала, как он ползет по моему лицу, спускается на шею и замирает где-то в районе груди. Сразу же захотелось подтянуть вырез платья повыше, но я только передернула плечами и все-таки посмотрела в чуть раскосые глаза. Там была откровенная насмешка и непонятная злость.
— Понравился, значит? — неприятно осклабился Сэм.
— Это к делу не относится, — отрезала я.
Не хватало еще перед кем-то отчитываться! Моя жизнь, мне и решать, как жить.
— Ладно. Егору завтра доложу, — поднимаясь, сказал Чадов. — Все-таки негоже первую волчью ночь портить. А ты поосторожнее с этим своим, — посмотрел он на меня. — На контору простые люди не работают.
