– Ну, если это тебе не катит…
Джонатан с решительным видом начал манипулировать валявшимися на столе спичками.
– Обидно. Это… развивает.
Николя не слышал, все его мысли заняты передачей о Японии. Джонатан вышел из его комнаты.
– Что ты делаешь? – спросила Люси.
– Ты же видишь, я собираюсь. Я возвращаюсь туда.
– Что? О нет!
– У меня нет выбора.
– Джонатан, теперь скажи мне, что там внизу тебя так приворожило? Я ведь, в конце концов, твоя жена.
Джонатан ничего не ответил. Глаза его бегали, губы по-прежнему дергались в некрасивой гримасе. Устав с ним бороться, Люси вздохнула:
– Ты убил крыс?
– Когда я там, они держатся на расстоянии. А иначе я достану вот это.
Джонатан потряс большим кухонным ножом, который до этого долго затачивал. Взяв в другую руку галогенный фонарь, он направился к двери в подвал. За спиной у него был рюкзак с большим запасом провизии и его инструментами слесаря-взломщика. Едва слышно Джонатан бросил:
– До свидания, Николя. До свидания, Люси.
Люси не знала, что делать. Она схватила мужа за руку.
– Ты не можешь вот так вот взять и уйти! Ты должен поговорить со мной!
– Люси, я тебя умоляю!
– Ну как с тобой разговаривать, чтобы ты понял? С тех пор как ты стал спускаться в этот проклятый подвал, ты сам не свой. У нас денег в обрез, а ты накупил целую кучу инструментов и книг про муравьев.
– Я интересуюсь слесарным делом и муравьями. Это мое право.
– Нет, это не твое право. Ты должен кормить сына и жену. И если все пособие уходит на покупку книг про муравьев, я…
– Ты подашь на развод? – закончил за жену Джонатан.
Люси подавленно отбросила его руку.
– Нет.
Он взял ее за плечи. Его губы снова передернулись.
– Доверься мне. Мне нужно дойти до конца. Я не сошел с ума.
– Ты не сошел с ума? Да ты посмотри на себя! Краше в гроб кладут, можно подумать, что тебя по-прежнему лихорадит.
– Мое тело стареет, голова – молодеет.
– Джонатан! Скажи мне, что происходит внизу!
– Нечто потрясающее. Надо спускаться все ниже, все ниже и ниже, если хочешь однажды подняться… Ты знаешь, это как в бассейне, достигаешь дна и отталкиваешься, чтобы всплыть.
И он зашелся в безумном хохоте, который еще секунд тридцать зловещими раскатами гремел на винтовой лестнице.
Плюс тридцать пятый этаж. Тонкое покрывало из веточек создает эффект витража. Солнечные лучи сверкают, проходя сквозь этот фильтр, потом звездным дождем падают на землю. Мы в солярии Города, на «заводе» по производству граждан Бел-о-кана. Здесь стоит страшная жара. Тридцать восемь градусов. Так и должно быть, солярий полностью развернут на юг, чтобы как можно дольше получать тепло белой звезды. Иногда, когда веточки начинают служить катализатором, температура поднимается до пятидесяти градусов!
Движутся сотни лапок. Самая многочисленная каста здесь – это кормилицы. Они складывают яйца, снесенные Матерью. Двадцать четыре кучки составляют штабель, двенадцать штабелей – ряд. Насколько хватает взгляда, ряды уходят вдаль. Когда солнце прячется за облаком, кормилицы перемещают кучки яиц. Надо, чтобы самые маленькие были всегда хорошо обогреты. «Влажное тепло – для яиц, сухое тепло – для коконов» – вот старый мирмесеянский рецепт по выращиванию здоровых малышей.
Слева находятся рабочие, отвечающие за температуру. Они собирают выделяющие тепло комочки перегноя и сохраняющие тепло кусочки черного дерева. Благодаря двум этим «батареям» в солярии постоянно поддерживается температура от двадцати пяти до сорока градусов, в то время как на улице всего пятнадцать.
Пробегают артиллеристы. Если здесь начнет околачиваться какой-нибудь зеленый дятел…
Справа лежат яйца постарше. Их метаморфоза долговременна: постепенно, пока кормилицы их облизывают, маленькие яички растут и желтеют. За время одной до семи недель они превращаются в личинки, покрытые золотистым пушком.
Длительность процесса зависит еще и от погоды.
Кормилицы чрезвычайно сосредоточенны. Они не жалеют ни своей слюны с антибиотиками, ни своего внимания. Никакая грязь не должна пристать к личинкам. Они ведь такие хрупкие. Даже феромоны диалогов сведены к строгому минимуму.
Помоги мне отнести их в тот угол… Осторожно, твоя кучка может развалиться…
Кормилица несет личинку раза в два длиннее ее самой. Конечно, это будущий артиллерист. Она кладет «снаряд» в уголок и облизывает его.
В центре этого просторного инкубатора лежат кучей личинки, чьи десять сегментов тела уже обозначены, они кричат, требуя пищи. Личинки вертят головами, вытягивают шеи и дергаются, пока кормилицы не дадут им немного молочка или кусочек мяса насекомого. Через три недели, когда они достаточно «созреют», личинки прекратят есть и двигаться. Наступает фаза летаргии. Они собирают всю свою энергию, чтобы создать кокон, который превратит их в куколок.
Кормилицы перетаскивают эти большие желтые свертки в соседний зал, полный сухого песка, впитывающего влагу. «Влажное тепло – для яиц, сухое тепло – для коконов» – никогда не помешает это повторить.
В этой парилке белый, с голубоватым отливом кокон становится желтым, потом – серым, потом – коричневым. Этакий философский камень наоборот. Под скорлупой происходит чудо природы. Меняется все: нервная система, дыхательный аппарат, пищеварительный тракт, органы чувств, панцирь…
Куколка в парилке вырастает за несколько дней. Яйцо сварилось, великий миг близится. Созревшую куколку относят в сторону, к куколкам, находящимся на том же этапе. Кормилицы аккуратно протыкают скорлупу, высвобождают усик, лапку и, наконец, муравей появляется полностью, белый, шатающийся, дрожащий. Его хитин, еще мягкий и светлый, через несколько дней станет рыжим, как у всех белоканцев.
Среди всей этой суматохи № 327 не знает толком, к кому и обратиться. Он адресует тихий запах кормилице, помогающей новорожденному сделать первые шаги. Происходит нечто очень важное. Кормилица даже не поворачивает голову в его сторону. Она бросает обонятельную, едва слышную фразу:
Тише. Нет ничего важнее рождения новой жизни.
Артиллерист подталкивает его движениями дубинок на концах усиков:
Тук, тук, тук. Не мешайте. Проходите.
У № 327 низкий уровень энергии, он не может выделять и убеждать. Ах, если бы он умел говорить так, как № 56! Тем не менее, он пытается заговорить с другими кормилицами, но те не обращают на него никакого внимания. От этого он вдруг спрашивает себя, действительно ли его миссия так важна, как он себе воображает. Может быть, Мать права, есть первоочередные задачи. Продолжать жить, вместо того чтобы начинать войну, например.
