– Папа! Папа!
Люси положила трубку, из которой слышалось: «Алло, говорите, назовите адрес». Раздался щелчок.
– Ну да, ну конечно, это я, не надо было волноваться. Я же вам велел спокойно меня ждать. Не волноваться?! Да-а…
Джонатан не только держал в руках того, кто был Уарзазатом и стал куском окровавленного мяса. Джонатан изменился сам. Он не казался запуганным или угнетенным, он даже улыбался. Нет, не то, как же его описать? Создавалось впечатление, что он постарел или заболел. Взгляд его был лихорадочным, лицо – мертвенно-бледным, он дрожал и выглядел обессиленным.
Увидев истерзанное тело своего любимца, Николя разрыдался. Можно было подумать, что бедного пуделя изрезали тысячью бритвенных лезвий. Его положили на развернутую газету.
Николя стал оплакивать своего друга. Все было кончено. Никогда больше Уарзазат не будет скакать вдоль стены, услышав слово «кошка». Никогда больше не откроет дверь за ручку в веселом прыжке. Никогда больше Николя не доведется защищать его от больших немецких овчарок.
Уарзазата больше не было.
– Завтра отвезем его на Пер-Лашез, на собачье кладбище, – сказал Джонатан. – Купим ему могилу за четыре с половиной тысячи франков, знаешь, такую, где можно поставить фотографию.
– П-правильно… – всхлипнул Николя, – уж это он заслужил.
– А потом пойдем в Общество защиты животных, и ты выберешь другую собаку. Может, на этот раз, возьмешь себе мальтийскую болонку? Они тоже очень милые.
Люси не могла прийти в себя. Она не знала, с какого вопроса начать. Почему его так долго не было? Что случилось с собакой? Что случилось с ним самим? Хочет ли он есть? Подумал ли он о том, как они волновались?
– Что там внизу? – спросила она наконец без дрожи в голосе.
– Ничего особенного.
– Ты знаешь, на кого ты похож? А собака… Можно подумать, что она угодила в электромясорубку. Что с ней произошло?
Джонатан провел грязной рукой по лбу.
– Нотариус был прав, там внизу полно крыс. Уарзазата разорвали бешеные крысы.
– А ты?
Он усмехнулся.
– Я малость покрупнее, они меня боятся.
– Это безумие! Что ты делал там восемь часов? Что там внизу, в этом проклятом подвале? – вспылила Люси.
– Я не знаю, что там внизу. Я до конца не дошел.
– Ты не дошел до конца!
– Нет, там очень-очень глубоко.
– За восемь часов ты не дошел до конца… нашего подвала!
– Нет. Я остановился, когда увидел собаку. Везде была кровь. Ты знаешь, Уарзазат дрался отчаянно. Невероятно, что такой малыш сумел так долго продержаться.
– Где ты остановился? На полдороги?
– Кто его знает? В любом случае дальше я идти не мог. Я тоже боялся. Ты ведь в курсе, что я не выношу темноту и насилие. Любой бы остановился на моем месте. Невозможно все время идти в неизвестность. Ты представить себе не можешь, как там… Как там темно. Там смерть.
Когда он произнес эту фразу, левый угол его рта дернулся в мучительной гримасе. Люси никогда не видела своего мужа таким. Она поняла, что не стоит больше давить на него. Она обняла его за талию и поцеловала в холодные губы.
– Успокойся, все позади. Заколотим дверь и не будем больше об этом говорить.
Он отпрянул.
– Нет. Ничего не закончилось. Я остановился в опасной зоне. Насилие всегда пугает, даже если оно направлено против животных. Любой на моем месте поступил бы так же. Но я должен довести дело до конца, может быть, цель совсем близка…
– Ты что, хочешь туда вернуться?!
– Да. Эдмон там прошел, я тоже пройду.
– Эдмон? Твой дядя?
– Он что-то делал там внизу, я хочу знать, что именно.
Люси подавила стон.
– Пожалуйста, ради меня и Николя, не спускайся туда больше.
– У меня нет выбора.
Губы Джонатана снова дернулись.
– Я всегда все делал наполовину. Я всегда останавливался тогда, когда мой разум говорил мне, что я на волосок от краха. И посмотри, во что я превратился. В человека, который, конечно, ничего не потерял, но который ничего и не достиг. Поскольку я все время доходил до половины пути, я ни разу не проник в суть вещей. Я должен был остаться в слесарной мастерской, пусть бы на меня напали, пусть переломали бы все ребра. Это было бы крещением, я испытал бы насилие и научился бы с ним бороться. А вместо этого я, как страус, прятал голову в песок и остался большим младенцем.
– Ты бредишь.
– Нет, я не брежу. Нельзя вечно жить в коконе. С этим подвалом мне предоставляется уникальный случай сделать решительный шаг. Если я его не сделаю, я навсегда перестану себя уважать. Кстати, ведь ты сама толкнула меня на это, вспомни-ка.
Джонатан снял запачканную кровью рубашку.
– Не отговаривай меня, мое решение окончательное.
– Ну, хорошо, тогда я пойду с тобой! – заявила Люси, беря электрический фонарь.
– Нет, ты останешься здесь!
Муж крепко схватил ее за руки.
– Пусти меня! Да что с тобой? Какая муха тебя укусила?
– Прости, но ты должна понять, подвал – это мое и только мое. Это мой прыжок, это мой путь. И никто не должен вмешиваться, слышишь меня?
Позади них Николя продолжал плакать над останками Уарзазата. Джонатан отпустил запястья Люси и подошел к своему сыну.
– Ну, возьми себя в руки, малыш!
– Я больше так не могу, Уарзи умер, а вы только и делаете, что ссоритесь.
Джонатан решил отвлечь его. Он взял спичечный коробок, вытащил из него шесть спичек и положил их на стол.
– Смотри, я загадаю тебе загадку. Из этих шести спичек нужно сложить четыре равнобедренных треугольника. Пораскинь-ка мозгами, тебе эта задачка по плечу.
Удивленный мальчик шмыгнул носом, слезы высохли. Он тут же начал раскладывать спички разными способами.
– Хочешь, дам тебе совет. Чтобы найти разгадку, нужно думать не так, как всегда. Если размышляешь как обычно, ничего не получается.
Николя сумел сделать три треугольника. Но не четыре. Он поднял свои большие голубые глаза, похлопал ресницами.
– А ты нашел разгадку, папа?
– Нет еще, но я чувствую, что недалек от решения.
Джонатан в мгновение ока успокоил своего сына, но не жену. Люси бросала на него гневные взгляды. И вечером они спорили все так же яростно. Но Джонатан ничего не захотел рассказать о подвале и его тайнах.
На следующий день он встал рано и провел все утро, устанавливая у входа в подвал железную дверь с большим висячим замком. Единственный ключ он повесил себе на шею.
