Было не столько холодно, сколько сыро, когда остатки Белой армии откатывались к Чонгару. Основная часть войск покинула Перекоп несколько дней назад и теперь грузилась в портах на транспорты. Ее отступление и прикрывала остававшаяся на Перекопе кавалерия. Она держалась там до тех пор, пока однажды ночью генерал не получил рапорт, что его войска уже в портах. Той же ночью кавалерия беззвучно покинула Перекоп.
Тяжелые орудия были выведены из строя. С них сняли замки и оставили на позиции. Походных костров не тушили. До самого утра за ними должен был следить отряд капитана Кологривова. Это были сто пятьдесят добровольцев, вызвавшихся остаться здесь до утра. Они прикрывали отступление последних защитников Перекопа.
Первые несколько сотен метров коней вели под уздцы. Не доезжая Армянска их оседлали, и кавалерия двинулась на рысях. В районе Джелишая малая часть войск повернула на Евпаторию, остальные продолжили движение к Ялте и Севастополю. При подъеме на Чонгарский перевал генерал думал о тех, кто остался на Перекопе. Мысленно он попросил у них прощения.
На перевале началась метель. Огромные влажные снежинки не опускались на землю. Они подхватывались ветром и летели на бреющем полете. Там, где перевал начинал уходить вниз, снежинки взмывали вверх, словно в нависающих мутных облаках их уже ждали обратно. Медленно светало.
Не шевелясь в седле, генерал наблюдал, как остатки его армии тяжело спускались с перевала. На обледеневшей дороге лошади стали скользить. Они беспомощно перебирали ногами и временами садились на круп. Они переворачивались на бок, прижимая к смерзшейся грязи ноги своих седоков. Над перевалом стояли крики и брань. Многие спешивались и, держа лошадей за поводья, осторожно сводили их вниз. «Движение по наклонной плоскости» – читалась помета на полях.
По прибытии в Ялту генерал дал всем несколько часов на отдых. Сам он отправился в штаб эвакуации, который располагался в гостинице Ореанда. Генерал внимательно ознакомился со списками эвакуируемых и перечнем судов. Транспортабельных раненых он разместил на пароходе Цесаревич Георгий (нетранспортабельных через двое суток расстрелял Бела Кун). Множество раненых было взято пароходом Кронштадт, на котором эвакуировались Севастопольский морской госпиталь и Минно-артиллерийская школа. Остальные грузились на корабли в составе своих войсковых частей.
Судов не хватало. К имевшемуся тоннажу в последний момент добавились транспорты Сиам, Седжет, Рион, Якут и Алмаз. Всё, что в крымских портах было способно держаться на плаву, включая старые баржи, по приказу генерала предоставили для нужд эвакуации. Получилось 126 больших и малых судов. Большинство из них уже было готово к отплытию и стояло на внешнем рейде.
После полудня прямо к Ореанде подали катер, и генерал в сопровождении своего заместителя, адмирала Кутепова, отправился на рейд. Катер двигался мимо набитых людьми пароходов. Мимо барж, нагруженных до того, что бортами они едва не зачерпывали воду. Их было страшно выпускать в плавание. Но еще страшнее – оставлять здесь.
По веревочной лестнице генерал поднялся на крейсер Генерал Корнилов. Толпа на палубе была такой плотной, что при появлении генерала почти не смогла расступиться. Пересекая палубу, он едва протискивался за очищавшими ему путь казаками. Точно такая же толпа томилась в трюме. Там хоть и было теплее, чем на палубе, но стоял уже ощутимый смрад. На весь трюм был только один туалет. Самый большой отсек трюма оказался закрыт на ключ.
– Что там? – спросил генерал.
– Помещение главного интенданта, – сказал адмирал Кутепов.
– Открыть.
Ключ хранился у главного интенданта, но разыскать его в толпе было уже невозможно. Генерал кивнул казакам, и на дверь посыпались удары прикладов. Через минуту были отбиты замок и нижняя петля. Жалобно скрипя, дверь покачалась на верхней петле и упала. Интендантский отсек сплошь был забит дорогой мебелью. Прижатые друг к другу, стояли шкафы красного дерева. Шкафы располагались к вошедшим боком, но даже сбоку, поблескивая в скудном свете иллюминатора, они были изумительно красивы. Этот свет отражался и в нескольких венецианских зеркалах, расставленных вдоль стен. По углам отсека были аккуратно сложены большие ящики, на которых под самым потолком лежали связанные тюками скатерти.
– За борт, – сказал генерал.
Окончив осматривать трюм, он снова вышел на палубу. Туда уже был доставлен первый из шкафов. Раскачав изделие, матросы бросили его на счет «три». С фонтаном брызг оно упало на воду и какое-то время держалось на плаву. Затем под аплодисменты палубы начало тяжело погружаться. Уходя в пучину, шкаф пускал пузыри, как живое существо. Когда генерал уже спускался на катер, два матроса выволокли из трюма интенданта:
– Этого тоже за борт?
– Пусть живет, – сказал генерал.
Объехав еще несколько кораблей, он сошел на берег. Он спросил об оставшихся на Перекопе, но их здесь пока никто не видел. Смеркалось. У входа в Ореанду генерал отпустил казаков. Поднявшись к себе, смотрел из окна на море. Сел за стол и налил себе из графина коньяку. Выпил. В дверь постучали. Не было сил ответить.
– Разрешите?
В комнату вошел адмирал Кутепов. Он положил генералу руку на плечо.
– Вам нужно отдохнуть. Утром выходим в море.
– Эти, с Перекопа… Они до сих пор не приехали, – сказал генерал.
– Если мы завтра не отчалим, красная артиллерия разобьет нас в щепки… Позволите? – адмирал взял графин и налил себе коньяку. – К тому же те, о ком вы говорите…
– Да?
– Я думаю, им уже ничто не угрожает.
Адмирал выпил одним духом и теперь с чувством смаковал напиток. Вытянув губы. Закрыв глаза. Генерал тоже выпил. И тоже закрыл глаза.
Когда он их открыл, перед ним стоял капитан Кологривов. Генерал знал, что Кологривов ему снится, и для судьбы Кологривова не видел в том ничего хорошего.
– Ну, как вы там? – спросил генерал, отводя глаза.
– Нам уже ничто не угрожает, – сказал Кологривов и без спросу налил себе коньяку. – Жаль, что вас там не было. Все-таки для вас это был единственный шанс по-настоящему прочувствовать Фермопилы.
– Но вас было только сто пятьдесят.
– Так ведь и вы не Леонид. Тут уж, знаете ли, всё одно к одному.
Генерал проснулся незадолго до рассвета. То, что он принял за жесткую подушку, оказалось обшлагом его рукава. Под ним нащупывалась бархатная обивка стола. В неподвижном черном море за окном перемигивались огоньки: корабли на рейде были готовы к отплытию. Генерал посмотрел на часы. Через час на набережной должен был начаться напутственный молебен.
На молебен приехали командиры отплывающих из Ялты соединений. Набережная была полна народу. При первых звуках службы генерал опустился на колени, и ему последовали все офицеры. Вся огромная толпа тоже встала на колени. Сырой морской ветер заворачивал епитрахили священников, хлопал о флагшток трехцветным знаменем. Генерал пытался вникать в каждое слово службы, но незаметно для себя отвлекся. Он подумал, что эвакуация, в сущности, вполне могла бы состояться и без него.
