– Прошу, проходи, садись и устраивайся поудобнее. Сейчас я приготовлю чай, – сказала Цирцея, уловив, что Белоснежка сама толком не понимает, почему она здесь оказалась.
Королеве вдруг пришло в голову, что она вполне могла просто послать книгу с гонцом. Зачем она вообще сюда явилась? Разве это не было бесцеремонно с ее стороны, учитывая, через что Цирцее пришлось пройти за последнее время?
– Я ведь сама послала тебе заклинание перемещения, чтобы ты могла посетить меня лично, Белоснежка, – улыбнулась Цирцея. – И я очень рада видеть тебя здесь.
Белоснежка без лишних слов протянула ей книгу волшебных сказок, которую захватила с собой:
– Забирай ее. И позволь мне самой приготовить для нас чай. Терпеть не могу чувствовать себя бесполезной. И раз уж я совсем не разбираюсь в колдовских книгах, поручи мне какие-нибудь дела попроще. Скажем, заварить чай и приготовить что-нибудь поесть.
Цирцея снова подумала, что такой милой собеседницы, как Белоснежка, она еще не встречала. Иногда она даже забывала, что разговаривает с королевой.
– Но тебе вряд ли приходится заниматься такими вещами. За тебя их должны делать слуги.
Белоснежка рассмеялась, звонко и искренне:
– Когда я жила в домике семи гномов, мне приходилось заниматься и готовкой, и уборкой. Так что уж с заварочным чайником я как-нибудь справлюсь. Я же вижу, что тебе не терпится поскорее приняться за книги твоих сестер и эти сказки, что я принесла. И я догадываюсь, что ты тревожишься, оставив Нянюшку так надолго наедине с Малефисентой – даже если ей самой, может быть, этого хочется. Так что принимайся за свои дела и не беспокойся обо мне.
Цирцея улыбнулась проницательности Белоснежки. Конечно, она не сомневалась, что Нянюшке вполне по силам постоять за себя, но не могла представить, что та, с ее любящим сердцем, способна причинить хоть какой-нибудь вред Малефисенте – даже в порядке самозащиты. Отложив книгу сказок Белоснежки в сторонку, она открыла один из гримуаров сестричек.
Тем временем Белоснежка, заглянув в кухонный буфет в поисках чайной посуды, наткнулась на очень красивую чашечку – темно-синюю, с золотым узором, внезапно пробудившую в ней смутные детские воспоминания. Она была почти уверена, что у ее матери был точно такой лее сервиз. Белоснежка даже хотела сказать об этом Цирцее, но не решилась отвлечь ее от поисков.
– О боги! Кажется, они в самом деле мои родительницы! – воскликнула вдруг Цирцея. Ее лихорадило от накатившего волнения и ужаса. Сердце так бухало в груди, что иногда ей казалось, что она вот-вот рухнет без чувств.
– Цирцея, что с тобой? – встревожилась Белоснежка. – Ты что-то нашла?
– Нет... Прости, что я так несдержанно себя веду. Просто сейчас мне кажется, что Малефисента сказала правду, и меня это очень взволновало, – призналась Цирцея.
– Я могу тебе чем-то помочь? Может, принести тебе воды? – Ласковый голос Белоснежки разносился по дому как нежный звон колокольчика.
Цирцея подняла глаза на нее:
– Прости, Белоснежка, я так потрясена. И, честно говоря, не представляю, с чего начать поиски в этих книгах. У меня голова идет кругом.
Белоснежка села рядом с ней на пол и положила свою изящную ладошку ей на плечо:
– Цирцея, у тебя шок. Передохни немного, приди в себя. Почему бы тебе не начать, скажем, с дневниковых записей, которые сестры делали до твоего появления на свет? И ты говорила, что, по словам Малефисенты, сестры хранили и кое-какие ее тайны тоже. Тогда, может быть, тебе стоит просмотреть те дневники, где речь идет о ней.
Цирцея очень обрадовалась этим предложениям:
– Вот видишь, Белоснежка, а ты еще сомневалась, зачем прибыла сюда. Большое спасибо за совет.
Белоснежка улыбнулась и поставила на стол заварочный чайник.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила вдруг Цирцея.
– Будто ты не знаешь! – рассмеялась королева.
– Не всегда, – покачала головой Цирцея. – Иногда я просто не прислушиваюсь. Хотя сейчас мне кажется, что ты хочешь меня о чем-то спросить. И думаешь, что этот вопрос заденет меня.
– Мне хочется знать, собираешься ли ты разбудить своих сестер.
– Я... ну... конечно собираюсь, – запинаясь, проговорила Цирцея. Хотя в глубине души она уже начинала сомневаться, что это такая уж хорошая идея.
– Кажется, тебя что-то смущает.
Сейчас Цирцее казалось, что это скорее Белоснежка читает ее мысли.
– У меня что, все на лице написано?
Решив, что напоминания о детстве ее совсем не так уж радуют, Белоснежка отставила синюю с золотом чашку в сторонку и выбрала вместо нее две черные чашки с серебряной каемкой.
– Что ж, на твоем месте, пожалуй, я чувствовала бы примерно то же самое. Не знала бы, что выбрать. Часть меня, безусловно, горела бы желанием вернуть свою семью. А другая сомневалась бы, не будет ли безответственным напустить их на другие королевства.
Цирцея была вынуждена признать, что слова королевы справедливы.
– А еще, конечно, если Малефисента сказала мне правду – а по-моему, так оно и есть, – я бы захотела получить ответы, которые могут знать лишь те, кто породил меня на свет.
– А тебе обязательно получить эти ответы лично от них? Ты не думаешь, что могла бы найти их в этих вот книгах? – сказала Белоснежка, подавая Цирцее чашку чая. Цирцея, обернувшись к камину, взмахом руки зажгла в нем огонь.
– Не уверена, – помолчав, ответила Цирцея. – Но есть лишь один способ это выяснить.
* * *
Пока Цирцея копалась в книгах сестер, Белоснежка сидела на диванчике, попивая чай и неспешно размышляя о том о сем. Как ни странно, оказавшись вдали от матери, она испытывала не тоску, а облегчение. Ей было хорошо здесь, в этом доме, с ее новой подругой, а особенно приятно – что она вдруг оказалась предоставлена сама себе, едва ли не впервые в жизни. С самого раннего детства Белоснежка постоянно была рядом с кем-то, кто требовал ее заботы: сначала, после смерти ее родной матери, это был ее отец, потом, когда отец погиб, это стала ее мачеха. Потом были гномы, у которых она скрывалась от мачехи, а потом и ее собственные дети. Правда, забота о детях была для Белоснежки радостью и удовольствием, а вовсе не бременем. Теперь дети выросли, но есть мать, которая, похоже, постоянно нуждается в заверениях, что Белоснежка ее любит. Конечно, мать постоянно защищает и оберегает ее, и даже зачаровала страну так, чтобы ее дочь всегда чувствовала себя счастливой. Но сейчас, отдалившись от нее ненадолго, Белоснежка вдруг осознала, что это скорее она заботится о матери, успокаивая ее и поднимая ей настроение. И даже помогая старой королеве притушить чувство собственной вины за все, что она натворила, когда была моложе. Все это отнимало немало сил.
Цирцея слышала мысли, возникающие в голове Белоснежки, и чувствовала, что они не чужды и ей. Пожалуй, она могла представить себе, чем обернется пробуждение ее сестер – если, конечно, ей удастся победить заклятие. Вся вина, вся тоска, которую она ощущала, чувствуя свою причастность к тому, что сестрички оказались в стране снов, тяжким грузом падет ей на голову. Иногда Цирцея забывала, как сильно сердилась на сестер из-за всех ужасных вещей, которые они творили. И еще забывала, что ее гнев был весьма оправдан. Ей не хотелось делиться этими мыслями с Белоснежкой – казалось, они уже и так вполне понимают друг друга. Но теперь она всерьез задумалась, не будет ли их новоиспеченная дружба разрушена, если однажды сестры проснутся. Сестрички явно не питали к Белоснежке никакой симпатии, и Цирцея не могла понять почему. Порой ей казалось, что сестры любят или ненавидят кого-нибудь без всяких причин, в силу случайного каприза. Вероятно, так получилось и с Белоснежкой. Ведь когда они впервые узнали о ней, она была еще совсем ребенком. «Возможно, мне удастся найти ответы на эти вопросы в их дневниках. И может быть, после всех этих лет я наконец пойму своих сестер и узнаю, кто они есть на самом деле».
