Мужчины поднимаются на корабль…
Поднимаются…
Колеса стучали, и даже игра в мяч не могла больше отвлечь Эви от мысли о предстоящем прощании. И, оглядев всех сидящих в вагоне, она с уверенностью могла сказать, что все они чувствуют то же самое. Как жарко. Действительно жарко? Она потянула за кожаную петлю на окне и опустила стекло. Колеса подскакивали на стрелках, поезд гудел, проходя по мостам, в окна влетали хлопья сажи. Грейс пыталась отмахиваться, но они уже опустились ей на лицо.
– Эви, может быть, закроем окно? – предложила она.
Эви заулыбалась.
– Прошу прощения.
Она снова подняла стекло, и сразу стало тише.
– Вот, послюнявь. – Эви протянула ей носовой платок. Грейс поморщилась. Милли высказалась:
– Ты сейчас не у себя на кухне, Эви Форбс, когда ты заставляешь всех начищаться до блеска, чтобы хозяева были довольны.
Эви посмотрела на нее. При чем тут кухня? По всей видимости, так Милли отстаивает свое место перед посторонними. Обе теперь смотрели на Грейс, осознав вдруг, что она уже на службе.
Грейс вытащила из кармана собственный носовой платок. Она пососала его и протянула Эви.
– Сделай одолжение, Эви, я не могу позволить себе выглядеть как чумазая школьница. А ты, Милли, не забывай, что Эви учится очень важным вещам, она умная девочка.
Вот так, заруби себе на носу, подумала Эви, безрезультатно стараясь стереть жирную копоть.
Мать сказала:
– Брось-ка ты это, солнышко, давай лучше я.
Она передала Тима Эви.
– У меня с собой мыльные тряпочки, на случай если понадобится помыть малыша. Лучше протереть лицо ими, чем слюнявить платок и тереть кожу.
Когда они приехали на Центральный вокзал Ньюкасла, лицо Грейс снова сияло первоначальной чистотой, как сказала Эви, когда они вышли из поезда. И сразу их окутала какофония пронзительных свистков, пыхтенья паровоза, криков, лязга, беспорядочного движения. Толпа вынесла их маленькую группу на перрон, где собрались, казалось, сотни солдат в форме цвета хаки. На своем пути они миновали леди Веронику, стоявшую чуть в стороне с растерянным видом. Эви и Грейс с трудом выбрались из толпы, чтобы подойти к ней. Грейс выдохнула:
– Что у нее с лицом?
Эви крикнула ей в ухо.
– Неделю назад налетела на дверь. Иными словами, Ублюдок Брамптон ударил ее, как он это делал с Обероном. Те же самые кровоподтеки, та же разбитая губа. Она, конечно, ничего не говорила, но у меня нет никаких сомнений. И сейчас уже намного лучше, чем было сначала.
На них налетали пассажиры, бегущие к солдатам.
– Миледи, – крикнула Эви, – пойдемте с нами, а то вас тут затопчут, одну-то.
Леди Вероника осторожно улыбнулась.
– Это так любезно, Эви, я немного растерялась. Грейс, вы тоже тут. Я слышала, что Эдвард приболел, и надеялась, что вы приедете вместо него. Не сомневаюсь, что вы будете большим утешением для всех.
Эви слегка подтолкнула ее вперед.
– Нам нужно держаться в потоке, если мы не хотим опоздать. Сегодня последний раз, когда мы увидим их, до… В общем, до того, как…
Грейс взяла обеих под руки.
– Пока они не вернутся домой целыми и невредимыми, – сказала она, заводя их в нескончаемый поток встревоженных людей, ищущих своих мужчин.
Они пробрались в конец платформы, самой длинной на вокзале. Над толпой они увидели полотнище, растянутое на высоте. На нем было намалевано: «Четвертый стрелковый батальон Северного Тайна. Рота С». Леди Вероника шепнула Эви:
– Они могли поучиться у нас писать плакаты, правда, Эви?
– Ага, солнышко, точно могли.
Леди Вероника улыбнулась.
– Так приятно, когда тебя называют «солнышко».
Они пробирались сквозь толпу в направлении Роты С. Поезд уже пыхтел, выпуская пар. Но он не может уехать, думала Эви, еще нет. И произнесла вслух:
– Еще нет.
Леди Вероника отозвалась:
– Не посмеет, Эви. Иначе ему придется иметь дело с вами.
Все три заулыбались друг другу.
– С нами, – возразила Эви. С нами всеми. С великим и ужасным женским полком.
Грейс схватила их за руки, и все вместе они зашагали в ногу, а поток расступился, как морские волны, потому что оказалось, что они пришли. Вот полотнище, оно было укреплено на одной из викторианских колонн, и мужчины искали своих родных и близких. Где же взвод мистера Оберона? Где же он?
Эви увидела Джека с Тимом на руках, а рядом Милли, лицо ее раскраснелось. Повиснув на его руке, смотрит по сторонам. Рядом с ним стоял Мартин со своей матерью. Милли улыбнулась кому-то, кто ее окликнул. Это был Роджер. Эви наблюдала за этой сценой: вот он подошел к Милли и Тиму, его сыну. Джек в упор смотрел на денщика своего командира, ожидая, осмелится ли тот предъявить права на ребенка, которого он, Джек Форбс, держит на руках. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы ребенок рос под влиянием такого субъекта, как Роджер. Так Джек сказал Эви, когда она видела его в последний раз.
Отец сначала стоял сзади, но потом переместился и встал между этими двумя мужчинами. Мама отошла в сторону, со всей серьезностью слушая, что ей говорил капитан Уильямс.
– Я должна пойти к ним. Джеку, может быть, понадобится моя помощь. – Эви рванулась вперед, но тут в суетливой толпе появился Саймон. Грейс потянула ее назад.
– Я займусь ими, иди к Саймону.
Позабыв обо всем, она бросилась, цепляясь за других людей, к нему, а он пробивался к ней, и вот уже она в его объятиях, и он крепко держит ее, зарывшись лицом в ее волосы. А где ее шляпа? Что там со шляпами? При чем тут шляпы?
Его зеленая форма была такой жесткой. Как странно. Все было до невозможности странно. Все эти мужчины, уходящие на фронт воевать, но они будут в безопасности, потому что они сильные, смелые шахтеры. Но нет, Саймон ведь не шахтер, он певец и садовник, а еще он такой нежный. Он повторял:
– Я люблю тебя, люблю.
Снова и снова он повторял эти слова, и она тоже говорила это ему. И его губы прижались к ее губам, глаза смотрели в глаза, ее руки крепко держат его, его руки сплетены вокруг нее.
Джек уже подошел к ним.
– Отпусти ее на секунду, Сай. У брата тоже есть какие-то права, к тому же красавица едва дышит.
Теперь уже Джек, такой большой и сильный, обнимал ее.
– Я позабочусь о нем, девочка моя, – сказал он. – Ничего не бойся, я присмотрю за ним как следует.
Тут подошла мама и похлопала ее по плечу.
– Эви, дай маме-то обнять сына.
Эви отступила назад и увидела рядом с матерью Грейс. Она увидела, как светится любовью лицо молодой женщины, а поверх маминой головы Джек смотрел на Грейс, и его любовь была такой же сильной, как и ее. Душа Эви болела за них. Но тут кто-то рядом окликнул ее.
