Эви расслабила поясницу, ожидая, когда мистер Оберон и леди Вероника покончат с чаем и уйдут из кухни.
Они не приходили сюда во время невиданной прошлогодней жары, продержавшейся очень долго. Мистер Харви рассказал, что, согласно «Дейли Скетч», это лето побьет все рекорды как самое жаркое за всю историю наблюдений. Ха, принесли бы эти книги рекордов на кухню, она показала бы им, что такое настоящая жара.
Эви сидела у дальнего конца кухонного стола и резала овощи для хозяйского обеда, в который раз сверяясь с меню, пока Брамптоны за чаем щебетали по-французски. Мистер Оберон сказал леди Веронике:
– Мы победим, если хватит запасов, но «если» тут играет самую важную роль. Национальная забастовка – это тебе не фунт изюма. Я беспокоюсь, отец тоже, да и все владельцы шахт нервничают. Корабли стоят на приколе в портах из-за отсутствия топлива, и даже «Титаник», когда выйдет в свое первое плавание, пойдет очень медленно. Если вообще выйдет. Все зависит от того, скоро ли все закончится.
– Я все знаю, Об, – вздохнула леди Вероника, но он явно не слушал и только постукивал пальцами по столу, а потом провел рукой по волосам. Леди Вероника гоняла по тарелке печенье, покрытое розовой глазурью.
Мистер Оберон тряхнул головой.
– Когда все это закончится, мне придется на уши встать, чтобы все эти комитетчики сохранили работу. Надо было вернуть им их жеребьевку еще год назад, но у меня было столько дел! Тем более что я всегда смог бы снова их лишить этого удовольствия. Чего, черт возьми, хотят эти шахтеры? Крови?
Эви пришлось до боли закусить губу, чтобы не крикнуть, что они хотят, чтобы минимальная ставка была пять шиллингов в день для мужчин и два шиллинга для мальчиков, но в этот момент леди Вероника отодвинула от себя тарелку и шепотом, четко выговаривая слова, озвучила именно эти требования.
Мистер Оберон ответил:
– Ну конечно, я это знаю, меня не факты интересуют. Но они не получат эти ставки. Так сказал Асквит. Что-то они получат, конечно, и к тому же продемонстрируют нам силу единого кулака. Я думаю, что они хотят, чтобы правительство приняло решение по гарантированной ставке. Но им придется смириться с тем, что размер ставки будет определять соглашение между владельцами и исполнительным комитетом профсоюза, округ за округом. Я-то, черт возьми, очень хотел бы, чтобы это было решение правительства, потому что ты можешь себе представить, что тут будет твориться, если дело дойдет до третейского суда?
Он снова провел рукой по шевелюре.
Эви хотелось подбросить угля в печь, но как это сделать, если они все никак не закончат трепаться?
– Вер, теперь, когда немцы и французы вторглись в Агадир
[28], нам потребуются корабли, чтобы не отстать в гонке вооружений на морях, так что, я надеюсь, отец будет всем этим занят и не станет соваться в мои дела. В этом случае у шахтеров останется какая-то надежда.
Смех его звучал пронзительно.
– Сейчас-то он думает только о том, что мы кормим наших галловеев
[29], которых уже второй раз за два года выводят из шахт и пускают пастись в поля. Насосы работают впустую – мы не добываем уголь. Это потерянные деньги.
Леди Вероника подняла руку.
– Об, я тебя умоляю, его сталелитейное производство процветает, цены на уголь остаются высокими, и он продает запасы. С кирпичных заводов Брамптона постоянно отгружаются кирпичи. Так что все это чушь, что у него денег нет. Он может дать шахтерам приличные ставки. И должен.
Мистер Оберон внезапно сник.
– Конечно, должен, только он на это не пойдет. И ни один владелец не пойдет. Единственный способ добиться этого – это передать шахты в государственную собственность. Тогда у людей будет шанс на достойные заработки. Извини, я знаю, что это ересь, но я просто выпускаю пары. Мне надо расслабиться. Когда отец нависает надо мной, я чувствую себя как побитая собака.
Леди Вероника забеспокоилась:
– Что, он опять…
Мистер Оберон покачал головой:
– Нет, это я просто так выразился. Как бы там ни было, мне нужно, чтобы комитет продолжал работать, иначе люди потеряют смысл жизни и его уже не вернешь.
Он предупредительно поднял руку.
– Да, я знаю, что повторяюсь.
Он говорил быстро и возбужденно, но Эви понимала каждое его слово. За это она была благодарна Брамптонам. Но только за это.
Вероника снова заговорила:
– Плохо это, Об. Нельзя было забывать о жеребьевке, как бы ты ни был занят. Это пустой предлог. Что касается семейства Форбсов… Ты уже перевел хотя бы мальчика?
Оберон покачал головой:
– Еще нет. Ну, знаю я, что это глупо – позволять личным обидам… Ладно, не важно.
Эви продолжала чистить морковь, Саймон вытащил ее из бочки с опилками, где она хранилась, и требовал поцелуй за каждую морковку, а она с удовольствием отвечала на его требования. Она надеялась… На что? Одновременно на замужество и на независимость. Надеялась, что забастовка кончится, что шахтеры получат то, чего хотят. Но больше всего она надеялась на безопасные участки работы для отца и братьев. Она надеялась, что будет продолжать ненавидеть Оберона и Веронику, но ведь он не хотел разгонять комитет, а на собраниях суфражисток дочь Брамптона выступала за право голоса для всех, а именно из-за этого и происходили все препирательства. Ну да, она должна презирать их, но в то же время…
Она бросила морковку в сковороду и взяла следующую, стараясь избавиться от чувства неловкости. Часть своей цели она видела в том, чтобы сообщать Джеку о намерениях Брамптонов, и в среду она рассказала ему, что Ублюдок Брамптон помчался в Лондон, где ему назначен прием у Аксвита, а завтра она расскажет, что Оберон не хочет распускать комитет. Правда, Джек скажет, что слова ничего не стоят. Потом она повторит в очередной раз, что это из-за него семья остается на опасных участках в шахте, и опять начнет вспоминать про этого «балбеса». Джек по-прежнему не понимал, в чем дело. Под конец он пошлет Брамптонов к черту, как в среду, когда они проверяли силки, поставленные на кроликов у Корявого дерева.
Еще одна морковка отправилась в сковороду – сколько еды всего лишь для мистера Оберона, леди Вероники и ее компаньонки, миссис Бенсон. На ланч и на обед заказано пять блюд – и так каждый день, с того времени, как началась забастовка.
