Эви обернулась. Он чистил что-то промасленной тряпкой, устроившись напротив гаражных ворот. В рабочей одежде с грязными ногтями он совсем не был похож на того красавца в форме и начищенных сапогах, каким его обычно видели. Лил бы не впечатлилась. Эви тряхнула головой, чтобы избавиться от этой мысли. Прочь из головы! Какое ей дело до Лил? Но и эта мысль тоже унеслась из головы.
Роджер не сводил с нее настойчивого взгляда. Что он только что сказал? Но произвело ли на него впечатление выражение ее лица? Нет, не произвело, поняла она. Эви закашлялась, в надежде, что он не захочет рисковать и подцепить заразу. Он отступил на шаг, но тут же снова приблизился.
– Качаешь головой? Не хочешь, чтобы тебя видели со мной? Строишь из себя недотрогу, что ли? Умная девочка. Пойдем, я провожу тебя до кухни.
Он повел Эви к ступенькам, крепко держа за локоть. Уже до ее слуха донесся кухонный шум, и она увидела, как Лил с метлой в руках торопливо идет по коридору к черной лестнице. Она уже успеет подмести в гостиной, пока семейство еще нежится в постели. Роджер приостановился, его пальцы на ее локте разжались.
Эви выдернула руку и бросилась вниз по ступенькам. В голове укоренилась одна-единственная мысль, вытеснившая все остальные. Они не готовы выкупить дом Фроггетта, и Джек должен знать о новых планах Брамптонов. Но зачем? Это разобьет ему сердце. И говорить ли ему об опорах? Что он сможет сделать, если она расскажет?
В кухне было тепло, чайник уже кипел, на столе стояла чашка с джином. Она повесила шаль на крючок за дверью в кладовой и опустилась на табуретку, пока миссис Мур, неодобрительно цокая языком, добавляла в чашку бергамот и мед, перед тем как налить туда кипяток. Эви обхватила чашку ладонями и начала медленно отхлебывать чай. По лицу ее струились слезы, но пусть все думают, что она плачет, потому что ее замучила лихорадка.
На следующий день Эви на велосипеде приехала на перекресток встретиться с мисс Мэнтон, если та действительно появится, как обещала. Девушка не видела Саймона со вчерашнего дня, когда она приходила за бергамотом. Ей было так плохо, что она едва что-то замечала. Сегодня ей было немного лучше, и она была свободна до половины десятого вечера. Может быть, голова будет работать лучше, и она сможет решить, что передать Джеку, и нужно ли вообще что-то передавать.
Если она задержится на собрании, сказала миссис Мур, пусть не нервничает, окно в кладовой не будет заперто, как и в прошлое воскресенье. Эви снова сделала себе чай с бергамотом, но на этот раз без джина, потому что миссис Мур предупредила, что не годится к нему привыкать. Эви, загоняя велосипед за стену и дожидаясь мисс Мэнтон, размышляла об этих словах поварихи. Значит ли это, что миссис Мур перестанет пить? Да нет, не будь дурочкой, сказала она себе, от этой привычки так скоро не отделаешься. Эви попыталась придумать, что ей делать с услышанными новостями насчет шахты и домов Фроггетта, взвешивала все «за» и «против», но у нее ничего не получалось, она мерзла под порывами шквалистого ветра, и все, чего ей хотелось, – это свернуться клубком и заснуть, как это сделал бы на ее месте любой нормальный человек в выходной день.
Звук копыт донесся до ее слуха еще до того, как появилась Салли, гнедая пони, запряженная в коляску. Не успела Эви устроиться, как мисс Мэнтон схватила ее за руку и сказала:
– Не знаю, как мне благодарить вашу семью. У Эдварда пневмония, его выпишут недели через две, но без Джека и всех вас он бы не вернулся, – она проглотила конец фразы, стараясь справиться со слезами. – Не могу представить, как я смогла бы жить без этого старого дуралея. Я заходила к вам. Там все простужены, но работают, хотя не стоило бы. Эдвард захочет встретиться с ними, когда вернется домой.
– Самое главное, что он по-прежнему с нами, – сказала Эви едва слышным голосом. Распухшее, пересохшее горло все так же саднило. Она умолкла, и мисс Мэнтон сочла, что болезнь не позволяет Эви разговаривать. А Эви думала о том, чтобы Эдварду не пришло в голову воспользоваться случаем наставить Джека на путь праведный. Она знала, что пастор питает отвращение к кулачным боям. Но как еще Джек может заработать… Стоп. Нет никакого дома. Скоро уменьшится количество опор. Войдет в силу Акт о восьмичасовом рабочем дне, и скорее всего начнется забастовка. Надо перестать мусолить эти мысли.
Зал для собраний оказался полон. Выступавшая говорила о недавно провозглашенном Народном бюджете
[17], в котором предусматривалось повысить налоги, чтобы обеспечить социальную защищенность и пенсии. В зале стоял легкий шум, и Эви почувствовала, как впервые, после того как она узнала о проектах Оберона, тяжесть у нее на сердце немного спала. Наконец-то появились надежды на равенство. Именно тогда выступавшая, блестяще одетая молодая женщина с пером на шляпе, представленная как подруга Эммелин Панкхерст
[18], подняла руку, призывая к тишине.
– Мы, разумеется, направим протест членам правительства против их расстановки приоритетов. Мы женщины и должны получить право голоса перед обсуждением налогов.
С первых рядов послышалось шуршание, и модные шляпки закивали. Эви только смотрела на них, потрясенная, потом взглянула на свои руки, сжавшиеся в кулаки. Даже здесь, среди этих женщин, были те, кто наверху, и те, кто внизу. Никому не под силу изменить положение вещей.
Она вздохнула, слишком измученная, чтобы продолжать бороться, слишком больная, чтобы протестовать. Мисс Мэнтон прижалась к ней плечом и шепнула:
– Это неправильно.
В других местах в зале послышался шепот, но непонятно было, что они говорили. Были они за или против?
Выступавшая продолжала:
– Как только мы получим право голоса, мы сможем изменить жизнь наших сестер и братьев самыми разными путями. Мы будем оказывать давление на правительство либералов, чтобы оно занималось рассмотрением всего, что необходимо менять. Вы только представьте: женский батальон своими голосами изменяет общество. Народный бюджет подождет, но мы не можем ждать.
В зале захлопали.
– Мы настаиваем на принятии закона о праве голоса для женщин на этой сессии парламента, – объявила женщина. – Слишком долго нас игнорировали, нам внушали ложные надежды. Довольно! Не так слабы наши мозги, как они говорят. Мы посещаем курсы в университетах, но нам не дают дипломов, у нас есть свои занятия, есть головы на плечах. От нас словами не отделаешься.
