В первый раз Роб увидел местных жителей; на первый взгляд они вовсе не походили ни на дьяволов, ни даже на разбойников. Когда мужчины подошли ближе, он по их жестам и громкому смеху понял, что они просто обмениваются непристойными шуточками, как самые обычные работяги. Кожа у них была гораздо темнее, чем у него, но ненамного темнее, чем у рыбаков, с которыми он не раз пил в Маркет-Джу; к тому же мавры, как ему показалось, более тонкого и хрупкого телосложения. Роб почувствовал легкое разочарование: сказать по правде, он рассчитывал увидеть злобных черных гигантов, укутанных в экзотические одежды, размахивающих кривыми саблями. Но это были просто лесные жители, таких можно увидеть по всему свету, бедняки, которым нужно зарабатывать на жизнь и кормить семьи.
Мимо них прогрохотали шесть повозок, их сопровождали пятнадцать человек, четыре последних были с саблями и шагали более осторожно, чем остальные.
Маршалл и Роб смотрели им вслед, потом лондонец с тяжким вздохом сказал:
— Ну вот, из этого построят еще два пиратских корабля, и только наступит весна, они тоже пойдут к английским берегам. Ладно, парень, вставай и пошли. Надо от них поскорее оторваться.
День уже клонился к вечеру, а конца лесу все еще не было видно. Лежа в наскоро устроенном шалаше из веток и листьев, Роб дремал, и ему мерещилась Кэт — избитая до синяков, до крови, погибшая от любой из сотен опасностей — от болезни, от голода, от истощения, при какой-нибудь безумной попытке бежать… Кэт, которую бросили в вонючую грязную лужу. Кэт, обезглавленная каким-нибудь полуголым дикарем, размахивающим ятаганом, с которого стекает кровь… Кэт, которую привязали к хвостам диких коней и тащат по улицам, и ее уже невозможно узнать, так она обезображена. … Кэт, посаженную на кол и плачущую кровавыми слезами.
Проснулся он на заре. Пошли дальше — он так же тащился след в след за Маршаллом через бесконечные однообразные заросли. Потом, уже после полудня, тот вдруг поднял руку, потом указал направо. На небольшой полянке, освещенные пятном солнечного света, спали двое мужчин, закутав головы плащами. Вместо того чтобы тихо свернуть в сторону, Маршалл сделал Робу знак следовать за ним. Потом обернулся и осклабился, проведя пальцем по горлу.
Роб пришел в ужас, поняв его намерение, но прежде чем он успел возразить, лондонец уже вонзил свой клинок в первого спящего, извлек из его тела оружие и прикончил второго.
— Любят они поспать после полудня, — заключил Маршалл, очень довольный. — Ублюдки ленивые.
Роб упал на колени. Он никогда прежде не видел убитых, не говоря уж об убитых хладнокровно, во сне. Во рту стало горько от прилива желчи, пришлось отойти в сторону, и его вырвало.
Маршалл вытер шпагу плащом убитого и сунул ее в ножны. Потом натянул мертвому плащ на голову, обнажив пару тощих ног и грязный пах.
Роберт смотрел на соотечественника с отвращением.
— Это было убийство, — выдавил он.
— Кишка тонка на такое смотреть, а, парень? Лучше бы тебе поскорее привыкнуть. Они не станут раздумывать, если им придется проделать точно такое же с тобой. Всегда помни об этом. А теперь вытри рот и помоги мне. Надо забрать их одежду и все остальное, что приглянется, а? — Он склонил голову набок, разглядывая трупы. — Займись вон тем, он повыше ростом. Хорошая штука эти плащи — все одного размера, годятся на любого, но вот обувка тебе не подойдет.
— Да не стану я носить одежду, снятую с трупа! — упрямо заявил Роб.
— Как знаешь. К вечеру мы выйдем из леса. Если повезет, сможешь пройти еще целую милю, прежде чем местные пейзане забросают тебя камнями и забьют до смерти.
Вот так и случилось, что некоторое время спустя из Марморского леса выбрались две фигуры в плащах и тюрбанах, верхом на мулах мышастой масти.
Роб настоял на том, чтобы оставить под плащом собственную рубашку. Он весь вспотел и задыхался от жары, ощущая, как по всему телу ползают вши и блохи, как паразиты впиваются ему в тело, но терпел с каким-то яростным удовлетворением.
Его поразило, что на пути никто не обращает на них внимания. Душу ему как огнем жгло осознание собственной вины, однако помимо группы оборванных детишек, что закидали их мулов косточками от маслин, когда они проезжали через пыльную рощицу, люди едва оборачивались в их сторону.
— Проклятые маленькие уроды, — мрачно бормотал Маршалл. — Размножаются как крысы, а потом выкидывают своих ублюдков на улицу, и те творят черт знает что. Никакого понятия о порядке или дисциплине.
Чего ж удивляться, если из них вырастают подонки и воры… Проблема идет с самого верху, как и всегда. У них нету сильной центральной власти, в этой хамской стране. Сущий муравейник!
— Сэр Генри Мартен говорил, что у них есть султан, как его, Маулай какой-то, — неуверенно произнес Роб. — Он говорил, что король Карл хочет направить к нему посла, чтоб похлопотать за пленников.
Маршалл рассмеялся:
— Маулай Зидан. Правитель неизвестно чего, если не считать беспорядка и безумия, да и это по большей части исходит от него самого. Его отцом был аль-Мансур, то есть Победитель, его так прозвали, — он выгнал из Марокко португальцев и уничтожил всю их армию, шестьдесят тысяч человек. Сын — полное ничтожество в сравнении с папашей: у него никакой морали нету, он уважения не заслуживает, даже собственные корсары его ни во что не ставят. Они, к примеру, перестали выплачивать ему долю из награбленного добра, просто смеются над ним на каждом шагу. Поэтому мы ведем дела с теми, кто имеет здесь реальную власть.
— Значит, у этих пиратов есть король? — спросил Роб. — Кто-то другой, кого они посадили на место султана?
— Пиратский бизнес — сложная штука, — уклончиво ответил Маршалл, цыкнув зубом. — Морально сложный, если тебе так больше нравится.
— Не вижу ничего морально сложного в воровстве и работорговле.
— Ну, сами они смотрят на это немного иначе. Сиди Мохаммед аль-Айячи — весьма примечательная личность, человек, с мнением которого считаются все. Его все уважают, он сумел сплотить вокруг себя много людей, одинаково с ним мыслящих. Он создал великолепную боевую армаду, собрал из самых разных концов света — из капитанов-христиан, изменивших своей вере, представляющих практически все морские нации Европы, из религиозных фанатиков, богатых морисков, выброшенных из Андалусии и Гранады королем Филиппом, — да в общем-то из всех, кто имеет зуб против христиан.
Он ведет хитрую игру: трубит повсюду о священной войне, но при этом поощряет их погоню за богатством. Ограбить христианский корабль — значит вернуть богатство миру ислама, к вящей славе их бога, а если в процессе христиан убивают или заставляют изменить своей вере, тем лучше. Если бы у нас в Англии был король вроде него, мы бы уже завоевали полмира, потому что он в тысячу раз более харизматичен, нежели этот болван Яков или его сынок, эта напыщенная задница. Старая королева Елизавета оценила бы этого аль-Айячи по достоинству. Они во многом схожи: оба всегда умели понимать природу человека и пользоваться его слабостями, чтобы играть им как пешкой в крупной игре.
