Тут к ним присоединился еще один продавец, театральными жестами разворачивая перед туристами все новые ковры, бросая их на землю прямо перед ними. Он их накидал не меньше дюжины — и как они теперь смогут отказаться купить хотя бы один, когда перед ними развернули такую выставку?! Один из ковров задел ногу женщины, и я увидела, как она отскочила назад и ухватилась за руку мужчины, чтобы не упасть. Обернувшись в его сторону, она подняла голову, и я увидела на ее лице выражение испуга и смятения.
И еще одно я увидела: это была Анна.
Точнее, не только Анна — Анна и Майкл, слившиеся воедино, образовавшие нечто вроде символического, двухголового создания, отпрянувшего назад, словно опасаясь нападения. Майкл приобнял жену рукой с видом собственника и защитника, хотя и сам выглядел не менее беспомощным, чем она, пытаясь отбиться от непрекращающегося напора торговцев.
У меня на мгновение перехватило дыхание. Потом, совершенно инстинктивно вцепившись в руку Идриса, я затараторила:
— Быстрее, быстрее, пошли отсюда!
Я повернулась и поволокла его прочь мимо продавцов изделий из кованого железа и ламп с абажурами из козьей кожи, пока мы не выбрались из медины через боковые ворота и не оказались на кольцевой магистрали в гуще ревущего транспорта.
— Что с вами?
Вид у меня, по всей вероятности, был такой, словно я вот-вот упаду в обморок, потому что он ухватил меня под локоть и повел вдоль дороги и далее, в открытую дверь, ведущую, кажется, в совершенно пустой холл маленького отеля.
Провел меня через этот холл к двери в противоположной его стене, открыл ее и позвал кого-то. Секунду спустя появился молодой человек в джинсах и майке с эмблемами «Манчестер юнайтид», и они обнялись.
— Это еще один мой брат, Садык, — улыбаясь, сообщил Идрис. — А это Джулия Лавэт. Ей неплохо бы чаю и побольше сахару — можешь сообразить?
Садык поглядел на меня словно громом пораженный, пробормотал что-то невразумительное и тут же исчез.
— Он говорит, что у вас глаза как у леди Дианы, — перевел мне Идрис, направляя меня в слабо освещенный угол, заполненный диванами и низкими столиками.
Я недовольно засопела.
— Просто смешно! Он, наверное, хотел сказать, что они синие.
Идрис посмотрел на меня очень серьезно. Потом сказал:
— Нет. Это все ваша «английскость». Для нас это очень экзотично.
Экзотично! Именно так я думала о нем самом. И меня несколько сбивало с толку, что подобное могут думать обо мне.
— Бесстыдная лесть, — заявила я и помахала пальцем у него перед носом. — Вам бы змеиное молоко и китовый кал на базаре продавать вместе с тем шарлатаном.
У него блеснули глаза.
— Еще один козырь мне в рукав.
Явился Садык с подносом, уставленным чайными принадлежностями. Я с удовольствием смотрела, как Идрис наливает золотистый напиток в маленький стакан, намеренно подняв чайник на огромную высоту, так что чай падал вниз как небольшой водопад, а потом выпила его, даже не пожаловавшись на чудовищное, грозящее диабетом количество сахара, которое там содержалось.
— А теперь рассказывайте, почему вы так бежали. — Должно быть, мне было очень неуютно и выглядела я соответствующим образом, потому что он сузил глаза. — А-а-а, какой же я идиот! Ну конечно, вы увидели Майкла!
Я кивнула:
— Да.
Он нахмурился.
— Но я ведь поставил человека на случай его появления…, Не думаю, что он сумел проскользнуть…
— Да нет же, он был там, где торгуют коврами.
— Ага, та парочка… Женщина, такая маленькая, темноволосая, шикарно одетая…
— Это Анна, его жена. — Я смотрела себе на руки, сложенные на коленях, и видела, как они дрожат. Видимо, давал о себе знать сахар.
Идрис протянул руку через стол и взял меня за подбородок.
— Джулия, мне кажется, вам лучше все мне рассказать — все, что там у вас было. Как мне представляется, в этой истории гораздо больше всяких нюансов, чем одно только его стремление завладеть антикварной книжкой.
И вот, упершись взглядом в столешницу, я вывалила все: рассказала о нашей дружбе с Анной, о моих отношениях с ее мужем, о своих опасениях, что наша связь станет ей известна, о страхах, что он меня бросит, о том, во что с его помощью превратилась моя жизнь за последние семь лет, — это был длиннющий перечень предательств и трусости. Я ни разу и не подняла голову, и не взглянула Идрису в глаза — просто не могла, — потому что вдруг осознала (что еще сильнее напрягло меня): для меня имеет отчаянно большое значение то, что он обо мне думает. Как это случилось, когда? За этим первым осознанием мгновенно последовало страшно болезненное понимание того, что, узнав правду, он неминуемо будет смотреть на меня с презрением и отвращением.
Когда я наконец покончила со своей исповедью, воцарилось молчание, разделившее нас подобно толстому листу стекла.
А когда вечность, длившаяся несколько секунд, миновала и я рискнула поднять взгляд, оказалось, что он на меня и не смотрит. Его глаза, холодные и задумчивые, были прикованы к цветному витражу в окне за моей спиной, словно Идрис мечтал оказаться снаружи, на чистом морском воздухе, а не торчать здесь, в душном полумраке, наедине с женщиной, которая умудрилась предать все, что было для нее важным в жизни, и при этом растеряла все на свете, включая чувство самоуважения. Что он мог сейчас обо мне думать, этот мужчина, чья жизнь текла просто и прямо, который пожертвовал всеми своими эгоистичными устремлениями — карьерой, зарплатой и прочим, — только для того, чтобы жить так, как ему нравится; который не стал заводить семью, жену, детей, чтобы иметь возможность помогать овдовевшей матери и более юным родственникам? У него было так мало того, что составляло основы воспитавшей меня культуры, но во всем том, что имело первостепенное значение, он обладал гораздо большим.
— Мне ужасно стыдно за себя, — тихо добавила я.
Идрис медленно перевел взгляд на меня. Я так и не поняла, что увидела в его глазах: действительно холодное презрение, или это мне только показалось?
— Нам пора идти, — бесцветным голосом сказал он. — Халид будет нас ждать.
За весь остаток дня он ничего мне больше не сказал.
Кафе располагалось на Rue de Baghdad, сразу за центральным железнодорожным вокзалом. Халид оказался кругленьким маленьким человечком лет за пятьдесят, с гладким лицом и посверкивающими любопытными глазками. Он был весь в белом — истинный гандур, - и с костюмом совершенно не сочеталась зеленая бейсбольная кепочка с буквами ASS на тулье.
Он схватил меня за обе руки и горячо их потряс. Когда мой взгляд снова переместился на его головной убор, радостно засмеялся.
— Нравится моя кепочка? Моя любимая! — У него был отличный английский, почти без акцента. — Я ее ношу специально, чтобы удивлять моих американских студентов. Они считают, что это очень смешно. ASS означает Association Sportive de Sale.
