— Принеси мне трубка!
Кэт оглянулась на резной курительный прибор, стоявший на столике:
— Не думаю, что это самая удачная мысль.
В ответ он щелкнул пальцами:
— Давай сюда!
Его повелительный тон возмутил ее. Девушка вскочила на ноги, схватила кальян и сунула ему:
— Да возьми ты эту чертову штуку и трави себя и свои раны этим гнусным дымом! Ты — чудовище и фанатик-изувер! И мне плевать, даже если ты прямо сейчас тут помрешь!
Пальцы мужчины сомкнулись на горлышке сосуда, носил у него не было. И курительный прибор с грохотом упал на палубу и разбился на множество осколков, залив все вокруг водой с душистыми травами.
Аль-Андалуси яростно выругался. Это был настоящий нутряной рык; после этого он упал на подушки, весь покрытый обильным потом.
— Я думал взять тебя себе в дом, но теперь вижу, что ты… камбо, неуклюжий и глупый и можешь разбить все ценный и красивый.
— Вот и отлично! Мне вовсе неохота быть рабыней в каком-то языческом свинюшнике!
У раиса сузились глаза.
— Ты меня оскорбить?
Кэт решила, что, наверное, не стоит пытаться объяснить ему точный смысл ее слов. Вместо этого нагнулась и стала собирать осколки, избегая его яростного взгляда. Но раиса не так-то легко было отвлечь.
— Что есть «свинюшник»?
Его взгляд буквально буравил ей затылок.
— Дом для свиней, — ответила она тихо, сожалея о своей вспышке.
— Значит, ты меня презирать, да, мой маленькая неверная? Ты думать, что я невежда и «язычник», который живет, как нечистый свинья, в грязи, да? Может, ты даже думать, что мы все там такой, в моя страна, никак не лучше, чем животный или зверь?
Аль-Андалуси буквально выплевывал каждое слово, так что они эхом отдавались у нее в голове, громкие, режущие слух.
Кэт с трудом сглотнула и едва слышно произнесла:
— Нет.
И тут сверху, с палубы, донесся жуткий вопль. Он заполнил всю каюту и вдруг оборвался, так же резко, как и возник. Кэт закрыла глаза. Значит, кончилась жизнь Уилла Мартина из Плимута. И если она, Кэтрин из Кенджи-Мэнора, не будет вести себя умнее, то очень скоро последует за ним.
Слабость пиратского капитана в тот раз спасла ее, потому что сразу после этой сцены раис уснул и проспал весь остаток дня и всю ночь. А на следующее утро лихорадка прошла, и он пришел в себя без помощи обгорелого хамелеона, к некоторому облегчению для Кэт. Она дала ему поесть — пищу принес кто-то из команды на рассвете и оставил у двери, — а потом смотрела, как он ест. После длительных размышлений наконец решилась:
— Вы вчера спросили меня, почему я плачу. Сейчас скажу. Я плакала, потому что не понимаю, как вы живете. Мне непонятно, за что ты велел убить Ашаба Ибрахима. Непонятно, что такое «дурной глаз» и как паленая ящерица может снова оживить умершего. Мне непонятно, почему вы насильно увезли всех нас из нашей страны и при этом считаете, что поступили правильно. Мне непонятно, почему вы так ненавидите добрых христиан. Я не могу понять ничего из всего этого, и больше всего мне непонятно, почему выдержите меня здесь, в своей каюте. Я плакала, потому что привыкла понимать мир, в котором жила, а сейчас я не понимаю ничего. — Все это она выпалила на одном дыхании.
Раис прикрыл глаза, словно ему было больно все это слышать.
— Ох уж эти женщины… Почему они всегда задают так много вопрос? Мы тут вовсе не для того, чтоб понять эта мир. Мы тут для того, чтоб быть в эта мир и благодарить Бог за это. И я к тому же только что проснулся. — Он глубоко вздохнул. — Скажу, почему эта вероотступник умер: он делал так, как будто мой власть на корабле уже нету, как будто я уже мертвый. Никто не может без мой приказ плохо поступать с мой пленник!
Кэт молча выслушала. Потом, помолчав, заметила:
— Абдулхак сказал, что он вас «сглазил» и именно поэтому вы должны были умереть.
Раис сделал небрежный жест рукой, в которой держал кусок хлеба:
— Абдулхак очень мудрый. И когда он говорить команде, что я велел, чтоб предатель умер, они не спорил с мой приказ. Они… как это у вас говорят? Боятся проклятия, дурной глаз и все такое. Они надел ему на голова мешок и бросил в море, чтоб он не мог и их тоже сглазить.
— Но что это такое, сглазить? Как можно взглядом повредить человеку?
— Есть такой старый берберский поговорка: дурной глаз
может привести человек в могила, а верблюда в котел.
— А что такое верблюд?
Аль-Андалуси рассмеялся:
— Неужто все у вас такой невежда? Не могу тебе объяснять, что есть верблюд. Верблюд — это верблюд, и всякий человек знать, сколько он стоит, а вот дурной глаз — он как свет. Его можно видеть, чувствовать или нести вред другим, если посмотреть на них. Он может принести увечье или смерть, но его нельзя взять в руки; что можно делать, это только отвести его — когда тебе удача или воля Аллаха.
— А чем была эта ящерица? Удачей или волей Аллаха?
Аль-Андалуси закатил глаза:
— Спорить с женщина вредно для здоровье. Я уже чувствую, как убывает мой сила. Я уже понимать, что звезды на небесная твердь должны иметь женский род, и каждая месяц бедный-несчастный луна умирать от их бесконечный болтовня. Хамелеон — это очень сильный магия, только действует он против дурной глаз или не действует, это воля Аллаха.
И больше тебе, неверная, я объяснить не могу.
— Почему вы так нас ненавидите, почему зовете «неверными» и «назареями»?
— Ты совсем не знаешь мир, да? Христиане уже тысячу лет ведут война против мой народ. Они преследуют нас, убивают, а религия для них только оправдание. Мой семья погиб от назарей, я остался один, чтоб мстить за них.
— Ох! — вырвалось у нее. Потом, очень тихо, девушка спросила: — Как это случилось?
Мужчина отвернулся.
— Зачем тебе это знать?
— Я хочу понять… — тут она беспомощно развела руками, — понять, почему вы нападаете на нас, почему я тут оказалась…
Раис теперь смотрел на нее сурово и неотрывно.
— Мне не надо оправдывать свой действия. Кроме того, мой история не для уши ребенка, тем боле назарейского ребенка.
— Я уже не ребенок. И даже не знаю, что я и впрямь то, что вы именуете «назареем».
— Ты христианка, да? Веришь в пророк Иисус из Назарета?
Кэт прикусила губу. Нелл и мистрис Харрис нередко подначивали ее, намекая на недостаток христианского благочестия. Она и сама уже не знала, во что она верит. Ее крестили в купели, в церкви Вериана, она всегда возносила молитвы младенцу Иисусу, Отцу, Сыну и Святому Духу, особенно когда ей было тяжело. Но это было до пиратского нападения. Теперь же девушка никак не могла взять в толк, как же Бог, который заботится обо всех людях, позволил, чтобы всю их конгрегацию захватили и увели в плен пираты-язычники, да еще и прямо во время молитвы, а потом затолкали в трюм, где гибнут и умирают в жутких условиях мужчины, женщины и невинные дети.
