Я сразу приехал в Москву, чтобы уговорить ее ко мне вернуться, хотя бы ради сына. Но Ангелина и слышать ничего не хочет, гонит меня прочь и говорит, что сын не мой.
Да черт с ней, с Ангелиной! Пусть сама не возвращается, только с Валериком даст мне видеться.
– Где Валерик сейчас?
– У матери ее. Не баба – злобная фурия! Всегда была стервой, а как деньги появились, вообще превратилась в мегеру. Меня к Валерке не подпускает, говорит – Геля не разрешает. Но я все равно своего добьюсь. Уговорю Ангелину дать мне видеться с сыном, через ее любовника уговорю. Что он, не мужик? Разве не поймет?
– Вы знакомы с любовником Цатурян?
– Лично его не знаю. Знаю только, что живет за стенкой от Панаева, в соседнем подъезде. К нему-то Геля и мотается. Я же по-хорошему хотел. В дверь к нему звонил, стучал, просил, чтобы открыл, а он затихарился и – молчок. Я через балкон полез. А что было делать?
– Почему вы решили, что в квартире за стенкой живет именно любовник Цатурян, а не, к примеру, немощная старушка, которой Ангелина Юрьевна по доброте душевной приносит продукты? Цатурян занимается благотворительностью, помогает больным детям, это вполне в ее стиле.
– Вы что, ребята? Какая старушка? Да я своими глазами видел в окне силуэт мужика. Геля приезжает к нему, они о чем-то шушукаются – по силуэтам на занавесках видно, а потом Ангелина уезжает. Вы не подумайте, я не в претензии. Пусть ездит к нему, сколько хочет. Кто я такой, чтобы недовольство выражать? Мне бы только насчет сына договориться, больше ничего не нужно.
Рассказчик шмыгнул носом и замолчал, опустив на грудь давно нечесаную голову.
Вик поерзал на стуле, переваривая услышанное, и уточнил:
– Дим, уже сделали запрос в Волгоград насчет Валеры Цатуряна?
– И ответ получили, – торжественно кивнул капитан. – Я скинул тебе на почту.
Виктор вошел в почту и открыл пересланный Ледневым документ.
Прочитанное в первый момент вызвало недоумение. Сын у Ангелины Юрьевны и в самом деле имелся, вот только в момент брака мальчик был усыновлен Ильей Панаевым. И оставался пасынком Панаева и по сей день.
– Вот, подпишите здесь и здесь, – подвинул Цой протокол допрашиваемому. – Сергей Витальевич, мы вынуждены задержать вас на трое суток для проверки показаний. Если ваши слова подтвердятся, отпустим. И мой вам совет – после того как покинете наши гостеприимные стены, не ищите вы больше приключений. Как можно скорее уезжайте в Волгоград.
Ванякин поднялся и под присмотром заглянувшего в кабинет конвойного молча вышел в коридор.
– А скажи мне, друг Леднев, уже выяснили, кому принадлежит квартира, куда пытался проникнуть наш Ванякин? – распечатывая на принтере справку волгоградских коллег, осведомился следователь.
– Покойному Панаеву принадлежит.
– О как!
– Причем заметь, Витюша, – Цатурян и Панаев развелись, но Панаев почему-то не отказался от отцовства. Интересно почему? Неужели так успел полюбить живущего в Волгограде Валерика, что решил сделать его наследником всех своих богатств? Я тут справочки навел, экстрасенс наш – человек далеко не бедный.
– Ты лучше мне ответь, зачем Цатурян врала соседям, что она сиротка и не имеет детей?
– Похоже, бывшая женушка Панаева не так проста, как хочет показаться. Поехали, Виктор Максимович, прокатимся. Посмотрим, что за мужик во второй панаевской квартире обитает. Скорее всего, сам он не откроет, оформляй ордер, дверь вскрывать придется.
– Поедем, только сначала пообедаем, – пробормотал Цой, укладывая в папку заполненный бланк ордера и распечатку из Волгограда.
Наплыв в столовой спал, однако и есть уже особо было нечего. На одиноких тарелках лежали заветренные сосиски с гарниром – горошком. Проглотив по порции, но, так и не наевшись, коллеги отправились к дому Панаева.
Москва, август 1910 года
Проснулась Долли от того, что горничная энергично трясла ее за плечо.
– Ольга Павловна, вставайте! Все уже собрались, только вас и ждут!
– Зачем ждут? – не открывая глаз, удивилась Долли.
– Как же, неужто позабыли? Этой ночью была годовщина смерти графа, графиня желает с его духом беседовать.
– Что им понадобилось от бедного духа? – пробормотала девушка, спуская на пол босые ступни.
– Собирайтесь быстрее, барышня, тогда и узнаете, что понадобилось, – торопила горничная, наливая в рукомойник воды и подавая свежее полотенце.
После умывания Долли наскоро оделась, собрала волосы в пучок и, пробежав по коридору, распахнула двери залы.
В просторной круглой комнате царила прохлада, тяжелые гардины были опущены, создавая полумрак, лишь на столе в серебряном шандале горела одинокая свеча. За овальным столом, оставив девятое место свободным, восседали спиритуалисты, нетерпеливо поглядывая на большие каминные часы в обрамлении бронзовых виноградных листьев.
Долли заняла приготовленное для нее место рядом с Минцловой, и ожидающие оживились. Взявшись за руки и уложив их в центре стола, воззрились на провидицу.
Анна Рудольфовна прикрыла глаза и замерла, точно прислушиваясь к себе. С минуту в помещении стояла тишина, и вдруг Минцлова низким голосом заговорила:
– Вижу. Вижу. Прозреваю! Дух графа уже здесь. И готов отвечать на вопросы.
Графиня отважилась заговорить первой:
– Дорогой, как там, в загробном мире?
– Цветение сакур и полная эйфория, – глухо проговорила Минцлова. И, помолчав, добавила: – Княжна Дубинина велела тебе кланяться.
– Скажите, граф, как там мой Коко? – всхлипнула сухонькая старушка по правую руку от графини.
– Ваш сын, мадам Исакова, чувствует себя отменно. Совершенно излечился от подагры.
– А моя маленькая Таточка? – оживилась молодая женщина со скорбным лицом и безумными глазами. – Не страдает больше от грудных болей?
– Княгиня, вы скоро увидитесь с Татой.
– Да, да, я чувствую, что скоро умру.
– Вовсе нет. Вы проживете долгую жизнь и умрете в глубокой старости. А Тата к вам придет в Сочельник. Ждите свидания.
– А скажи нам, Мишель, – деловито заговорила графиня, – что у вас слышно? Уже известно имя пророка учения Анны Рудольфовны?
Этот вопрос волновал слишком многих. По крайней мере, три человека в этой комнате лелеяли надежду, что назовут их имена. Спиритуалисты замерли в ожидании, а Минцлова закатила глаза и так сидела, беззвучно шевеля губами. Затем вздохнула и торжественно произнесла:
– Имя пророка покрыто мраком, но скоро мрак рассеется.
По зале пронесся ропот разочарования, а Минцлова, повысив голос, чтобы заглушить шум, продолжала:
