– Много денег было?
– Сто двадцать тысяч.
– Бог ты мой! Есть о чем говорить, – фыркнула бедрастая Наталья, выразительно глядя на потного громилу.
Тот, кряхтя, вынул бумажник из кармана брюк и отделил от толстой пачки небольшую стопку пятитысячных купюр.
Дядя проворно перехватил протянутые мне деньги, проговорив:
– Софья Михайловна не в себе, у меня сохраннее будут.
И, пересчитав, добавил:
– В соседнем зале пиджак оставил, пойду, заберу.
После чего покинул «комнату отдыха».
Я приняла вертикальное положение, сев на диване, огляделась по сторонам и поняла, что больше всего на свете хотела бы провалиться сквозь землю. Все, без исключения, взгляды были устремлены на меня.
– Господи, да неужели из-за денег можно вот так вот – шагнуть под машину? – не сводя с меня осуждающего взора, протянула немолодая дама в белом, в пол, платье.
– Да уж, полная глупость, – подхватил рыжеволосый молодой человек в умопомрачительной рубашке поло.
– Я за день полмиллиона могу в покер спустить, что же теперь, с жизнью прощаться, – усмехнулся тепло одетый старичок на соседнем диване. И наставительно произнес: – Вы уж, голубушка, больше так не поступайте.
– А что вы, Софья Михайловна, от своего психического не уйдете? – осведомилась Наталья. – Так сильно любите?
– Правильно делает, что не уходит. У детей должен быть отец, – строго заметила дама в белом.
– Вот этого не надо! – повысила голос крутобедрая Наталья, по-босяцки растягивая слова и мигом утрачивая напускной лоск. Я сразу представила себе дымящую заводскими трубами рабочую окраину, на которой взрастили эту дикую розу. – Лучше вообще без отца, чем с отцом-придурком. У меня отец был такой урод, каких поискать. Мамка всю свою жизнь с алкашом мучилась, а я выросла и решила вопрос одним махом – упекла папашку в дурдом.
– Наточка, ты не права, – неожиданно высоким голосом поправил громила, вытирая платком бесконечно потеющий лоб. – Не в дурдом, а в загородный пансионат с замечательным уходом.
– Была я, Кирюша, в этом пансионате, насмотрелась и на бегающих по лесу сумасшедших стариков в одних подштанниках, и на замечательный уход, – отмахнулась Наталья.
И, обращаясь ко мне, по-простому уточнила:
– Твой-то пьет? Или наркоман?
– Да вроде ни то ни другое.
– Значит, шизофреник, – удовлетворенно проговорила Наталья. – Ты не жалей его, подруга. Сдавай в психушку. Я Карлинского давно знаю, Георгиевич – человек хороший. Денег ему дай – только не жмотись, – и до конца жизни твоего урода из дурки не выпустит.
– Вы ошибаетесь, уважаемая Наталья Николаевна, – проговорил незаметно вернувшийся дядя, на ходу натягивая льняной пиджак. – У нас в стране такие вещи не проходят. Положить в стационар можно только с согласия больного. Или тогда, когда пациент представляет опасность для себя или для окружающих. А это случается далеко не так часто, как принято считать. Пойдемте, Софья Михайловна, я провожу вас.
Он подхватил меня под руку и вывел из комнаты отдыха.
Когда мы вышли на улицу, Карлинский вынул из кармана благородного вида часы на ремне жженой кожи, пристроил на запястье и с благодарностью взглянул на меня.
– Спасибо, родная. Без тебя не получилось бы выкупить, а этими часами я очень дорожу.
– Всегда пожалуйста, – буркнула я.
Он снова посмотрел на меня, теперь уже ледяным взглядом, и сухо обмолвился:
– Пойдем в машину, надо поговорить.
Закурив, Карлинский увлек меня к двухместному «БМВ», на ходу приступив с допросу.
– Почему не сопротивлялась, когда я тебя толкнул?
Я даже оторопела. Не доходя пару метров до авто, остановилась под фонарем и во все глаза уставилась на него.
– А как я могла вам сопротивляться? – едва не плача, прошептала я. – Вы же сильнее, и вы мужчина.
Дядя остановился и, сдернув с моего плеча сумочку, раскрыл и принялся в ней рыться. Я хотела, было, возмутиться, но не посмела.
Между тем Карлинский вытащил железную расческу с длинной ручкой-хвостиком, «паркер» с золотым пером и маникюрный набор. Все свои находки он сунул мне под нос и процедил сквозь зубы:
– Родная, ты вооружена так, что можешь уложить как минимум пятерых нападающих. Запомни, перо твоей ручки – оружие страшной убойной силы. Места поражения – сонная артерия, глаза, яремная вена. То же самое касается стальной расчески и пилки для ногтей, не говоря уже о маникюрных ножницах. Здесь спектр применения гораздо шире, но сейчас не об этом. Вопрос номер два: я принес тебя в людное место, где ты имела возможность позвать на помощь, уличив меня во лжи. Вместо этого ты приняла мою игру и даже начала мне подыгрывать, давая пояснения про вымышленного мужа. И это после того, как я умышленно причинил тебе вред, ударил тебя, испортил твои вещи, манипулировал и угрожал. Зачем ты это сделала?
– Но вы же мой дядя! Вы же родной!
– Ты в этом уверена?
– Так Лада сказала.
– А Ладе сказал я. А может, я всех обманул? Может, я злодей-самозванец и преследую свои грязные цели? Что ты вообще обо мне знаешь?
Глотая слезы, я зашептала:
– Знаю, что вы – Борис Георгиевич Карлинский, врач-психиатр, преподаете в институте, которым руководит Ладин Игорь. И вроде бы брат моей матери, хотя я уже ни в чем не уверена.
– Вот это правильно, никогда ни в чем нельзя быть уверенной, – неожиданно развеселился он. – Всегда и все подвергай сомнению. Я только что провел тест на виктимность, и Софья Михайловна Кораблина получила сто баллов из ста. Ты, душа моя, идеальная жертва. У тебя на лбу большими красными буквами написано: «Я овца. Ищу своего волка». Хочешь, скажу, почему у тебя нет наличности? Ты отдала деньги цыганке.
– Не цыганке, а приличной девушке на билет до дома, ее обокрали в поезде, и ей никак не вернуться в родной Иркутск.
– Вот я и говорю – преступники вычисляют тебя за версту, и ты представляешь для них ну очень лакомый кусок.
– И что мне делать?
Карлинский пожал плечами и безразлично обронил:
– Можешь жить как жила. Лада Валерьевна всю жизнь будет водить тебя за ручку, контролируя каждый твой шаг. Называть бедненькой больной девочкой и гладить по головке. При хорошем раскладе доктор Белоцерковская уменьшит чувство вины и подкорректирует психику, загнав твои комплексы глубоко в подсознание. Но все равно ты, Соня Кораблина, будешь жить калекой. Мне, как родственнику, такой расклад не нравится. Поэтому Белоцерковскую я на пушечный выстрел больше к тебе не подпущу.
– Зря вы Ладу обидели. Она мне как сестра, а вы ей гадостей наговорили.
– Да пойми ты, Белоцерковская тебе только мешает. Она – как костыль. Ее беззубая овечья метода культивирует в тебе жертву. На определенном этапе Лада тебе помогла, спасибо ей большое, но дальше от нее проку не будет – один только вред. Я должен научить тебя верить в свои силы, рассчитывать только на себя и уметь вычислять сильные и слабые стороны тех, кто может причинить тебе зло. Видеть этих людей издалека и уметь давать им отпор.
