Я ощущаю страх, и понимаю, что эти двое тоже чувствуют мой страх, – возможно, они так развлекаются, пугают приезжих?
Для них я не совсем человек – некто вроде марсианина, совершенно посторонний, alien.
Я заплатил целое состояние, чтобы прилететь и посмотреть на то, что они видят каждый день.
О существовании щедрого журнала «Объява» они не подозревают.
Конечно, вряд ли они собираются поужинать мною; последний случай каннибализма в тихоокеанском регионе был зафиксирован сорок лет назад, далеко отсюда, на Маркизских островах.
Я прочитал об этом статью не далее как позавчера.
Но двое местных из темноты могли не читать ту статью.
Они медлят. Сигареты взяли, но не закуривают.
Ничего не будет, думаю я, не тронут, остров маленький, все всех знают, и полиция есть.
Местные вообще не являются, мягко сказать, образцами гостеприимства; все как один – себе на уме, за туристами не бегают – скорее, терпят; хотя живут все за счёт приезжих.
В первые дни я пытался сфотографировать нескольких рапануйцев, наиболее живописных. Жена – она у меня кинорежиссёр, немного понимает в изобразительном искусстве, – несколько раз говорила, что, если на изображении нет человека – значит, нет ничего. Вспомнив её слова, я хотел сделать несколько портретов аборигенов – но каждый раз, спрашивая разрешение, получал мгновенный резкий отказ.
Двое исчезают так же быстро, как появились. Вот же черти, думаю я, в темноте видят.
Шагаю дальше на слабых ногах. Курю четвёртую подряд.
Пачка кончается, завтра надо покупать другую.
Сигареты здесь дорогие, зато вкусные.
Думаю о том, что даже самый смелый человек легко может обосраться от страха, оказавшись вне привычного мира, в незнакомой ситуации.
Я вспоминаю, как задрожал и вспотел, когда они вышли из темноты; мог бы нашарить под ногами каменюку, сказать «а ну, сука, нахуй пошли» – но не нашарил, не сказал, дал заднюю.
После того случая я специально несколько вечеров подряд ходил по той же тропинке к тому же капищу, но никого больше не встречал.
В один из дней в мой отельчик заехала компания чилийцев, четверо или пятеро мужчин; сразу стало шумно, празднично. Вода в кране иссякла: чилийцы любили принимать душ.
На второе утро мы с ними разговорились за завтраком. Хозяин Мэлвис присоединился.
– Мы из Чили, – сказали ребята из Чили.
– А я местный, – сказал Мэлвис, – коренной рапа-нуи.
– А я русский, – сказал я, – из Москвы.
– Это далеко, – уважительно сказали чилийцы.
– Да, – сказал я. – Двадцать два часа на самолёте.
– Очень далеко, – сказали чилийцы.
– Ничего, – сказал я. – Моя страна большая. Чтобы перелететь её, от края до края, требуется десять часов. Я привык.
– В России холодно, – уверенно сказали чилийцы.
– Да, – ответил я. – Зимой у нас минус двадцать градусов. Бывает и минус тридцать, и минус сорок.
– Это очень холодно, – сказал хозяин Мэлвис. – Хочешь ещё кофе?
– Конечно, – ответил я. – Спасибо. Что вы знаете о России, guys?
– Мы знаем, что у вас была война, – ответили чилийцы. – На Россию напал Гитлер.
Хозяин Мэлвис расставил перед каждым стаканчики с кофе и присел сбоку.
– Да, – сказал я. – Верно. Большая война. Четыре года. Гитлер убил в моей стране 20 миллионов человек.
– Это много, – сказали чилийцы, и бросили сахар в стаканчики. – А что ты знаешь о Чили?
– Я знаю Луиса Корвалана, – сказал я. – Я знаю Сальвадора Альенде. Я знаю Виктора Хару. Он был певец и коммунист. Ему отрубили руки.
Чилийцы кивнули.
– Да, это правда, – сказали. – Так и было.
– Не отрубили, – вдруг возразил один из чилийцев. – Просто били по пальцам. Сломали пальцы.
– Это сделал Пиночет, – сказал я. – Генерал Пиночет.
Чилийцы вздохнули.
Хозяин Мэлвис переглянулся с ними и покачал головой.
– У нас это имя не произносят, – сказал он.
Чилийцы кивнули и отхлебнули кофе. Все молчали.
– Хорошо, – сказал я, – понятно. Вам нравится это место? Остров Пасхи?
– Конечно! – сказали чилийцы, просияв; им понравилось, что я сменил тему. – Это интересное место, необычное! Фантастическое! Мы прилетели сюда в отпуск, отдыхать. Это очень интересное место, очень мистическое. Здесь очень круто. Очень круто. Нам тут нравится.
– Мне тоже, – сказал я. – Мне тоже.
Мы расстались, обменявшись улыбками, крепчайшими рукопожатиями и хлопками по плечам.
В последующие дни я не видел этих ребят: они, судя по печальным вздохам хозяина Мэлвиса, перебрались из его отеля в другой.
Заведение Мэлвиса не было единственным в Ханга-Роа. В районе пристани и центральной улицы сверкал уютными фонариками другой отель, значительно более комфортабельный, состоящий из примерно пятнадцати одинаковых чистеньких бунгало, со своим рестораном на террасе, с видом на океан, как положено. Насколько я понял, чилийские парни переместились именно туда, в место более люксовое, нежели скромный сарайчик моего Мэлвиса.
Но мне тут нравилось.
– У тебя хороший дом, – сказал я хозяину на следующий день, когда чилийцы съехали. – Очень хороший. Здесь тихо.
Хозяин посмотрел на меня благодарно и кивнул.
– Да, – сказал он. – Да. Это верно. Да. Здесь тихо.
И ешё раз кивнул, и его фиолетовые глаза изменили цвет на более тёплый.
– Здесь мир, – сказал он. – Я люблю мир.
Слово «мир» он произносил нежно и с небольшим даже придыханием.
Я вспомнил боевые вёсла, крючки из костей врагов – и тут же ему поверил.
– Да, – сказал я, – да. Я тоже люблю мир. У тебя есть дети?
– Конечно, – сказал Мэлвис. – У меня шестеро детей. Все они живут в Чили. Учатся.
– Шестеро детей, – сказал я. – Ты крутой парень. Это много.
– Нет, – снисходительно сказал Мэлвис, – немного. У моей бабки было девятнадцать детей. Все от одного мужа.
– Ты умеешь делать моаи? – спросил я. – Рубить камень? Умеешь?
– Нет, – ответил Мэлвис. – Но мой прадед умел. Он делал моаи. Сейчас никто не делает. Сейчас это история. И научный объект.
– Да, – сказал я, – знаю.
Мэлвис подумал и сказал:
– Тебе надо посмотреть каменоломни. Вершину горы, вулкан и каменоломни. Там ты всё поймёшь.
И он ткнул себя указательным пальцем в лоб, а затем поднял тот же палец в небо.
