Легендарные каменные истуканы именовались «моаи». Слово не склонялось, но я решил, что мне, рязанскому человеку, удобнее склонять: один моай, два моая, пять моаев.
Учёные нашли и описали почти тысячу идолов, разного размера и разной степени сохранности. Самых крупных было примерно полторы сотни, стояли они редко поодиночке, чаще – шеренгами, на особых капищах: выложенных камнями постаментах, называемых «аху», – я, рязанский человек, сразу же срифмовал это со словом «ахуеть»; а как ещё? Наиболее внушительное капище состояло из 15 идолов, каждый высотой в три человеческих роста, весом до 20 тонн.
На головах у некоторых покоились отдельные громадные глыбы в форме цилиндров, они выглядели как нелепые шапки, но на самом деле изображали волосы. Это было объяснимо: все древние культы придают волосам мистический смысл. Волосы символизируют жизнь, силу и здоровье; лишиться волос, обрить голову – в большинстве мировых духовных систем значит перейти на тёмную сторону, вступить в контакт с богом смерти.
Истуканам было по 300 лет, их изготовил сам народ рапа-нуи собственными руками.
Всю территорию острова делили меж собой несколько родов, каждый род имел свой участок земли и свой кусок береговой линии, и каждый род поставил на берегу своё капище.
Истуканы изображали не богов, не высшие силы – это были памятники предкам.
Каждый моай считался аккумулятором древней, растворённой повсюду силы, питающей всё живое. Китайцы именовали её «ци», индийцы – «прана», православные христиане – «благодатью».
Здесь это называлось «мана».
Все идолы стояли спинами к океану, лица обращены к суше.
Их вырубали в каменоломне, процесс занимал годы, в работе участвовали сотни мужчин. Готовые изваяния при помощи катков и рычагов, посредством технологий сколь варварских, столь и безотказных, понемногу перетаскивали к берегу и ставили вертикально.
Доехав до очередного капища, я слезал с велосипеда, разминал намозоленный зад, пил воду (палило нещадно), делал фотографии и прикидывал трудозатраты: сколько крепких сильных работников требуется, чтобы вручную вырубить из мягкого камня фигуру весом в двадцать тонн, размером с грузовик, а затем перетащить её за 15 километров, опять же – используя только мускульную силу. Вдобавок громадную бригаду каменотёсов и инженеров следовало ежедневно кормить, обстирывать и поддерживать трудовой энтузиазм, то есть отдельная группа жрецов-агитаторов должна была регулярно напоминать, ради чего, собственно, люди должны надрываться, вместо того чтоб лежать на бережку под пальмами.
У меня, три года проработавшего в капитальном строительстве, выходило, что всё взрослое население острова Пасхи, весь народ рапа-нуи на протяжении столетий занимался только изготовлением истуканов, и ничем больше.
За время полёта я прочитал и книгу Тура Хейердала, она называлась «Аку-Аку», и несколько научных статей.
Англоязычная литература, посвящённая острову Пасхи, насчитывает многие десятки томов, сплошь серьёзные научные работы, – мне пришлось довольствоваться переводными дайджестами.
Первоначальная легенда гласила, что истуканы острова Пасхи есть последние – бесценные и уникальные – уцелевшие следы «цивилизации Му»: древнейших людей красной расы, имеющих сходную с американскими индейцами внешность и живших на материке, существовавшем когда-то посреди Пацифика.
Материк этот однажды погрузился в воду, скорее всего – в результате вулканической деятельности, но населявшие его люди частично спаслись – и дали начало народам Северной и Южной Америки, а также современным жителям Полинезии и Меланезии. А от цивилизации Му не осталось никаких следов – кроме моаев, каменных идолов острова Пасхи…
Эта легенда полностью развенчана учёными: они утверждали, что никакого утонувшего материка не было и быть не могло.
Наука считала, что изготовление циклопических каменных изваяний – это такой любопытный исторический казус, оригинальный местный обычай малого народа, живущего на крошечном острове в отдалении от мира.
Однако ни один малый народ мира, от алеутов до, например, айнов, или нивхов, или удэгейцев, – не создал ничего подобного.
Сотни каменных фигур, каждая высотой в двухэтажный дом, совершенно оригинального и, прямо сказать, устрашающего вида.
Аналогов нет.
Ни одно уединённое племя не оставило столь впечатляющего наследия, как рапануи.
Простая логика подводила меня к прежнему выводу: легенда о «царстве Му» не врёт. Народ рапа-нуи наследовал какую-то чрезвычайно старую, реликтовую культуру, не имеющую никакой связи с остальной мировой цивилизацией.
И даже если народ острова думал, что он самостоятельно изобрёл своих истуканов и самостоятельно научился их изготавливать, – на самом деле так сработала некая древняя память, уникальное знание, осевшее в подсознании отдалённых потомков тех, кто населял материк Му.
За день я объехал весь остров. Он был слишком мал и однообразен для места, где родилось нечто грандиозное и непонятное. Теперь я точно знал, что материк Му существовал.
Лучшее и самое красивое капище называлось «Анакена», – я добрался до него к вечеру, когда уже устал и сгорел.
Но океан вознаградил меня.
Скатившись по склону горы, по пыльному просёлку, я оказался в поистине волшебном месте, космическом, не имеющем ровно ничего общего с миром, породившим меня.
Здесь трещали пальмы, песок сверкал белизной, а в ста шагах от берега стояли семь идолов, хорошо сохранившихся.
Ничего прекраснее и удивительнее бухты Анакена я никогда не видел. Я с удовольствием признался себе в этом.
Я ходил по песку в одиночестве.
Я искупался, ежеминутно благословляя Пацифик и не рискуя заплывать слишком далеко от линии прибоя.
Я подремал в траве, подстелив потную фуфайку.
Сочетание запредельной красоты и ещё более запредельного уединения потрясло меня. Не просто самый далёкий остров в самом большом океане – но самая отдалённая бухта этого острова, самая красивая, самая умиротворённая. Конечно же, настоящий край света должен был выглядеть именно как фрагмент библейского Эдема: залитый золотым светом солнца, обвеянный ветром, погружённый в первозданную тишину, в цветах изумруда и небесной синевы.
Ничтожно малый осколок другого, ныне сгинувшего мира, потерянный рай, где воздух звенел смыслами, невыразимыми на современных языках.
Мана, вспомнил я. Мана. Она здесь везде.
Легко представить, как древний материк Му понемногу умирал, проглатываемый океаном, как люди, спасаясь от медленно подступающей воды, поднимались выше и выше по склонам гор, перетаскивая за собой свои памятники. Вместе с людьми поднималась их мана, их эгрегор, их сила, накопленная предками. Наконец, ничего не осталось от материка Му, немногие уцелевшие спаслись на вершине самой высокой горы, туда же доставили, с великим трудом, лучших и самых важных истуканов, и одновременно на той же вершине собралась в могучий концентрат сила всей их великой расы.
