– За два часа всю жизнь рассказала. Жена бывшего министра. Из прежних времён, советских. Хватка прекрасная. Вцепляется и не отпускает. Но к народному телевидению не имеет никакого отношения.
– И что? – спросил я. – Ты, наверно, денег ей дал?
– Конечно, – вздохнул Семён. – Пятьдесят долларов. Очень обрадовалась. А вообще, у неё муж умер недавно. Сорок лет вместе прожили. Она в горе. Помутилась рассудком. Забудь.
«Продюсер Маша» звонила мне ещё раз двадцать, обычно – вечером рабочего дня, когда я укладывал спать шестимесячную дочь, или утром выходного дня. Два или три раза я с ней говорил, в прочие моменты не отвечал или отправлял сообщения с вежливыми извинениями. Как себя вести с женщиной, похоронившей мужа, я не знал. Возможно, её супруг, будучи живым, укрощал её тягу к афёрам и прожектам. Возможно, она ужаснулась своему одиночеству и от страха пошла «к людям», готовая предложить первому встречному миллион, десять миллионов, мировую славу, дружбу с королями и звёздами экрана. Фантазия и отвага спасали её от сумасшествия.
Всё, что мы могли, – восхититься ею и посочувствовать ей.
Она была упорна и педантична. В какой-то момент перестала звонить мне, полностью переключилась на Семёна. Семён несколько раз встречался со вдовой. Он давал ей деньги. Он внимательно прочитал историю лётчика-индейца. К сожалению, история была настоящая, а значит – недостаточно бредовая, чтоб переделывать её в полноценный текст. В конце концов Семён устал и прекратил встречи. Рукопись вернуть забыл.
В конце лета он показал мне последнее сообщение от Маши: «Верни сценарий, или прокляну твоего сына».
Пацифик
В феврале мне пришло письмо из редакции журнала «Объява».
Журнал считался самым модным в Москве, каждый его тираж – стотысячный – отлетал за считанные дни.
Журнал «Объява» задавал стандарты остроумия и художественного свободомыслия; в журнале исповедовали правило «как скажем, так и будет».
Юные девочки вырезали иллюстрации из журнала «Объява»: портреты рок-звёзд, актёров, писателей, – и вешали на стены своих спаленок.
Каждый пятнадцатый пассажир московского метро, если это был молодой человек, держал в руке свежий номер журнала, жадно изучая его от корки до корки.
Журнал «Объява» напечатал обо мне несколько статей с фотографиями; он сделал меня знаменитым и даже немного модным.
Теперь этот дружественный журнал предлагал мне командировку в любую точку земного шара на мой выбор, с условием, что я напишу о путешествии объёмную качественную статью.
Столь шикарная халява выпадала мне впервые в жизни, и я даже заподозрил ошибку; меня, видимо, перепутали с Захаром Прилепиным или с Сергеем Шаргуновым? Или с какими-либо такими же, известнейшими, мелькающими в телевизоре?
Сгоряча ответил: если это не шутка и не сбой матрицы, то – да, спасибо, горд и тронут, если можно, я хотел бы побывать на острове Пасхи, в месте, максимально отдалённом от России и одновременно окружённом ореолом самых невероятных, галлюциногенных легенд.
Остров Пасхи – это было бог знает где, посреди Тихого океана, на обратной стороне глобуса; невозможно далеко.
Дальше, чем все прочие загадочные пятна на поверхности нашей миниатюрной планеты. Дальше, чем Бермудский треугольник; дальше, чем пустыня Наска; дальше, чем Магадан.
Я помнил: на далёком тропическом острове стоят загадочные каменные изваяния, взявшиеся невесть откуда, фантастические идолы самого ужасного вида, какой только можно себе представить.
Когда-то давно, лет тридцать назад, в одной из прошлых жизней, мальчишкой, рождённым в СССР, я зачитывался книгой норвежца Тура Хейердала, описавшего остров Пасхи и каменных его истуканов.
Припомнив ту книгу, и того мальчишку, его восторг, его мечты о дальних странствиях, я решил, что время сбычи мечт пришло.
Чем я хуже Хейердала? Ничем вообще.
Отправив ответ, я, однако, засомневался.
И передумал ехать.
Тот мальчишка из советской, пропахшей навозом деревни остался далеко позади, я его давно изжил, сопливого, – он ничего не понимал в устройстве грубого вещного мира, а я, сорокалетний, понимал почти всё.
У взрослых людей такое часто происходит: сначала поддаёшься обаянию романтической иллюзии, потом трезвеешь.
Куда я поеду, зачем? А как же работа, как же семья, быт, хлеб насущный? Больная сестра, старший сын от первого брака, пожилая мама?
Я собрался написать, вослед первому, второе письмо, с отказом, и даже сочинил его, – но не отправил.
Рассказал жене и попросил совета.
– Дурак, – ответила жена. – Соглашайся немедленно. Они покупают тебе билет. Ты потратишься только на отель. Вдобавок твоя статья выйдет в лучшем журнале страны. Давай, звони и подтверди согласие.
– Но это же чёртов туризм, – сказал я. – Путешествия не заменяют реальную жизнь.
– А что такое реальная жизнь? – спросила жена.
– Безвыходные ситуации, – сказал я. – Трагедии, драмы, страсти всякие. Любовь, как у нас с тобой. Смерти. Драки. Войны. Тюрьмы. Допросы в прокуратуре. Вот реальная жизнь.
– Прекрасно, – сказала жена. – Сделай перерыв. Отдохни от драк и допросов. Бери билет и лети на остров, или что там есть. Надеюсь, там красиво. Ты это заработал.
Мне всегда нравилось, как она поднимала мою самооценку.
На самом деле я соврал жене: мне нравилось путешествовать, и раз в год я обязательно выбирался куда-нибудь на неделю, и в некоторых особо симпатичных мне городах, например, в Праге или Амстердаме, бывал по три раза. Но поездки стоили дорого, каждый раз я расставался с деньгами в скрежете зубов; деньги трудно ко мне приходили, и расставаться с ними тоже было трудно.
В этот раз я собрался с духом и отправил второе письмо в редакцию: подтвердил, что готов, и срок поездки определил в три недели.
Журнал «Обьява» работал как часы – мне мгновенно прислали авиабилеты в оба конца, числом шесть штук: из Москвы – в Мадрид, из Мадрида – в Лиму, из Лимы – до острова Пасхи, и обратно так же, только вместо Лимы с пересадкой в Сантьяго, Чили.
Как это часто бывает, решившись, я тут же изобрёл множество доводов «за», и стал ждать дня вылета с нетерпением.
Уехать, уехать, сладострастно думал я. К чёрту на рога, чем дальше, тем лучше. Развеять прогорклый московский дым в тяжкой голове. На пяти работах работал, в трёх тюрьмах сидел, семь раз был под следствием, написал двенадцать книг, – и всё это не покидая пределов Кольцевой дороги. Конечно же, отсюда нужно сваливать при первой возможности. И ехать не за развлечениями и впечатлениями, не за «материалом» ехать, – а просто для перезагрузки извилин.
В решении проблемы перезагрузки я достиг, как мне казалось, больших результатов. И мог с уверенностью сказать, что лучшую перезагрузку обеспечивает смертельная опасность: допустим, пуля, пролетающая мимо уха.
