Если я найду его потомков, выясню его фамилию, – что это изменит?
Так Анна Васильевна, старшая дочь, осталась главной кормилицей в семье.
Но завод спас её. Не только прокормил, но и устроил всю дальнейшую жизнь.
Она работала в так называемом «обдирочном» цехе. Раскалённые болванки, выезжающие из тюбингов литейного цеха, быстро остывали, покрывались окалиной: эту окалину и следовало «обдирать»; как это происходило – я не знаю, но подозреваю, что вручную.
Когда приспело время, бабка Анна встретила надёжного, весёлого и симпатичного парня по имени Николай, и вышла за него замуж.
Дед Николай отдалённо напоминал модного в те годы одноимённого киноартиста Крючкова.
Дед Николай имел два крутых достоинства: железные зубы во весь рот и бронь от армии.
Не знаю насчёт зубов, но бронь пригодилась: началась война, мужиков гребли широким бреднем и посылали умирать за Родину и за Сталина, – однако дед Николай не поехал умирать, а остался плавить сталь на стратегически важном производстве. Квалифицированный пролетариат считался в те времена привилегированным классом, элитой нации.
Война – войной, а молодая семья получила отдельное жильё: комнату в наспех построенном доме барачного типа.
Эти дома – их было возведено несколько – прозвали «соцгород».
В «соцгороде» бабка и дед пережили войну, а непосредственно после, на волне «бэби-бума», родили дочь, мою мать Маргариту Николаевну, а следом её брата, моего дядьку – Игоря Николаевича.
И всё было отлично, а потом пошло ещё лучше.
Завод расширялся. Набухал, строился город, по обе стороны от завода.
До сих пор город Электросталь разделён на две половины, или «стороны», – западную и восточную. Путь с одной стороны на другую лежит сквозь завод, через несколько железнодорожных веток, вдоль бесконечных закопчённых заборов.
Живущие на востоке называли свою сторону «эта сторона», а западную – «та сторона». Живущие на западе делали ровно наоборот.
По окончании кровопролитной войны по стране прогремел не только «бэби-бум», но и строительный бум. В городе возвели несколько кварталов шикарных массивных пятиэтажных домов, так называемых «ранне-сталинских».
К тому времени бабка Анна заделалась записной горожанкой.
Почему-то ей очень хотелось изжить своё деревенское прошлое.
Самым страшным оскорблением она считала, если кто-то из старой родни называл её, на деревенский манер, «Нюрой». Бабка возражала. Она не желала быть «Нюркой». Она хотела большего.
До седых волос она сохранила пристрастие к «городскому» образу жизни. Она носила береты, плащи, каблуки. Выщипывала брови, красила губы.
Она хотела думать, что поднялась над своим социальным слоем, перешла в другой статус.
(Всё это известно мне только со слов матери: та несколько раз припоминала, как бабка Аня заставляла её стоять в очередях, чтобы купить какой-то шифоньер, или бархатные шторы, или полное собрание сочинений писателя Замойского, ныне прочно забытого.)
Городская жизнь, в корне отличная от деревенской, поглотила бабку Анну.
Не надо готовить дрова на зиму: есть центральное отопление. Не надо поправлять забор: нет никаких заборов. Не надо чинить протекающую крышу: крыша одна на 60 квартир, и она не протекает.
И не только бабка Анна – множество её сверстников и сверстниц, приятели и друзья – страшно любили наряжаться в городские одежды. Мужики не выходили из дома без пиджака, галстука и шляпы или кепки. Эти люди не любили своё деревенское происхождение, старались избыть его, оставить за чертой. Сейчас многие умники пытаются представить русскую деревню тех времён как нечто сусальное и благообразное – на деле же бабка моя никогда не хотела возвращаться к курятникам и огородам: городская жизнь была много сытней и проще, и бабка, в числе тысяч других, таких же бывших крестьян, с удовольствием предалась выгодам жизни в городе.
Кончилась война, а потом помер и товарищ Сталин.
К счастью, его смерть не отменила возведения «сталинских» домов.
И вот – семья заводчан, Анна и Николай, получила от щедрот начальства невероятный приз. Квартиру в две комнаты, в огромном просторном доме, в центре города.
То был шикарный дворец, перекочевавший в реальность прямо из фильма «Светлый путь».
Вдоль высоких – три метра – потолков тянулось гипсовое узорочье. Небольшой газовый котёл был готов в любой момент превратить любое количество холодной воды в горячую. Имелась вместительная кладовка.
Имелся и так называемый «холодный шкаф»; следует особо разъяснить, что это такое. На кухне, под подоконником, внутри толстой стены проектировщики предусмотрели нишу, закрываемую деревянными створками. Через отверстия, ведущие на улицу, в шкаф проникал прохладный забортный воздух – и продукты вроде картофеля или лука, помещённые туда, хранились долго.
Полагался и собственный отсек в подвале. В каждом таком доме был полноценный подвал, разгороженный кирпичными стенами на отдельные боксы: хочешь – вкатывай велосипед, хочешь – складируй старые вещи…
Благоустроенный двор украшал настоящий фонтан, представлявший собой уменьшенную и более лаконичную копию культового фонтана «Дружба народов».
В этом дворе стояли, на мощных постаментах, статуи балерин и гимнастов.
Это был полноценный, жирный, классический сталинский ампир. Царство гипсовых извивов, виноградных лоз, напряжённых мышц и выпуклых грудей.
Королевство девушек с веслом.
Это было просторно, свежо, щедро, крепко, – и это было не для избранных, а для простых. Для рядовых граждан, для работяг.
Для работников обдирочного цеха.
Если бы те прекрасные, полные света и воздуха квартиры, с видами на фонтаны, розовые клумбы и волейбольные площадки, в тех массивных, надёжных домах, раздали только бонзам, начальникам – никто бы не возразил; но их раздали не только начальникам, но и множеству рядовых пролетариев-металлургов.
Я могу допустить, что в тех домах получили квартиры в первую очередь какие-то чиновники, функционеры, лизоблюды, – но практика жизни членов моей семьи утверждает обратное.
В этом дворе я вырос.
В жизни, как мы знаем, прекрасное уравновешивается уродливым, и всякое счастье отравляется бедой.
Дед Николай умер от рака.
В мучениях, в стонах и невыносимых страданиях скончался он, оставив жену вдовой, а двух малых детей – сиротами.
Моей маме исполнилось тогда десять лет.
Бабка Анна – железная леди, персонаж Некрасова, которая коня остановит и в горящую избу войдёт, – преодолела потерю мужа и стала жить дальше, тянуть двоих детей.
После смерти товарища Иосифа Сталина у руля государства встал товарищ Никита Хрущёв. Он перелопатил всю страну. В числе главнейших его затей – глобальное переселение народа: из послевоенных бараков – в «хрущёвки», панельные пятиэтажные дома с центральным отоплением.
