– Мне кажется, тебе как раз подойдет, – настаиваю я на своем. Бобби поднимается из-за стола и подходит поближе ко мне, и, хоть он встал довольно странно, спиной ко мне, я вижу, что мы с ним примерно одного размера.
– У меня есть голубая рубашка, мама мне ее для церкви купила. Я попрошу, и она ее принесет.
– Сегодня принесет? А то комиссия уже завтра.
– Ага, конечно. Ей недалеко идти, два шага отсюда.
– И ты это ради меня?
– Ну конечно!
– Тогда лады. – Мы жмем друг другу руки. – Ты и правда молодец. Отличный парень.
Пожимая руки, мы смотрим друг другу в глаза. Взгляд Бобби по-прежнему полон боли и ужаса, но я вижу свое отражение в его зрачках, и где-то за моим отражением там проглядывает крошечная надежда.
– Отличный парень, – эхом повторяет Джонни. Бобби садится на место. Я доел и вставляю пустой поднос в полозья тележки, тут же за мной встает Хамбл.
– Значит, не сел со мной. Я прямо безутешен, – ерничает он. – Может, я даже пересплю с тобой из-за твоих карманных денег.
Тридцать
Медсестра Моника пригласила меня в тот же кабинет, где мы с ней разговаривали накануне, когда я поступал в отделение. На этот раз – чтобы поговорить о том, как я привыкаю. Я осматриваю белые стены и стол, куда она выкладывала шкалу определения боли, и, надо сказать, с тех пор много что поменялось: я уже ел и спал, с этим не поспоришь. Хотя и не обошлось без укола.
– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает она.
– Хорошо. Только вот не мог заснуть прошлой ночью, пришлось сделать укол.
– Да, я видела отметку в твоей карте. А почему ты не мог заснуть?
– Мне позвонили друзья, и они… Они высмеяли меня, что я здесь, и все такое.
– Почему они так поступили?
– Не знаю.
– Может, это не настоящие друзья?
– Ну, я им сказал… короче, я их послал. Я послал Аарона, это он звонил.
– И тебе стало лучше?
– Ну да, – вздыхаю я. – Еще девушка звонила.
– Кто она?
– Ее зовут Ниа, мы с ней тоже друзья.
– И что у вас с ней?
– С ней я тоже разошелся.
– Ну что ж, в первый же день здесь ты принял немало важных решений.
– Да.
– Так с большинством и происходит. Поступив сюда, к нам, они принимают важные решения: одни – к лучшему, другие – нет.
– Надеюсь, что к лучшему, как же еще?
– Я тоже. Какие мысли у тебя возникают в связи с этим решением?
Я представляю себе, как Аарон и Ниа растворяются в воздухе, а на их месте появляются Джонни и Бобби.
– Я поступил правильно.
– Прекрасно. А тут, насколько я знаю, ты уже завел новых друзей, верно?
– Верно, да.
– Я видела, как ты вчера разговаривал с Гумбольдтом Купером возле комнаты для курения.
– Его так зовут? – Я не могу удержаться от смеха. – Ну да, все верно, мы же разговаривали там все вместе, вы тоже были.
– Да. Послушай-ка, не стоит тебе водить дружбу с пациентами из отделения.
– Почему же?
– Это отвлекает от выздоровления.
– Почему?
– Госпиталь – не место для поиска друзей, хотя друзья – это прекрасно. Здесь ты должен сосредоточиться на себе, для того чтобы почувствовать себя лучше.
– Но как же… – заволновался я. – Я Хамбла уважаю. И Бобби. Да я ко всем здесь отношусь лучше, чем к большинству людей там… в настоящей жизни. Хотя я здесь всего полтора дня.
– Будь осторожнее, Крэйг, лучше не сближайся с людьми слишком сильно. Сосредоточься на себе.
– Понятно.
– Только тогда сможешь выздороветь.
– Хорошо.
Тут луноликая медсестра Моника снова садится ровно и продолжает прежним официальным тоном:
– Ты уже знаешь, что в отделении проводят групповые занятия для пациентов?
– Да.
– В первый день тебе можно было не ходить, но теперь ты должен ежедневно на них присутствовать.
– Понятно.
– Начиная с сегодняшнего дня ты будешь на них ходить. Это хорошая возможность попробовать себя в чем-то, понять, что тебе интересно. Какое у тебя хобби?
Неудачный вопрос, Моника.
– У меня нет хобби.
– Да? Что, прямо совсем никакого?
– Совсем.
«А вообще я волнуюсь, Моника, и думаю о том, что надо что-то делать, и психую о том же, потом думаю, что я слишком много думаю о том, что надо что-то делать, и психую, что я слишком много думаю о том, что я слишком много думаю о том, что надо что-то делать, и думаю, чего же я так психую о том, что я так много думаю о том, что я волнуюсь. Это считается за хобби, Моника?»
– Понятно. – Она делает какую-то пометку. – Значит, тебя можно записывать в любую группу?
– Думаю, да.
– И ты будешь ходить?
– А играть в карты с Армелио считается посещением группового занятия?
– Нет.
– Если я буду ходить на эти занятия, меня выпишут к четвергу?
– Я не знаю наверняка. Но если ты не будешь их посещать, это будет рассматриваться как шаг назад в процессе выздоровления.
– Ладно, тогда запишите.
Моника отмечает что-то на лежащем у нее на коленях листочке.
– Первое занятие сегодня вечером: рисование и поделки. Оно будет в комнате дальше по коридору, за медсестринским постом.
– Я думал, те двери закрыты.
– Мы их откроем, Крэйг.
– Во сколько начало?
– В семь.
– Ох ты! Именно в семь я не могу.
– Почему же?
– У меня встреча кое с кем.
– С посетителем?
– Ну да, – беззастенчиво вру я.
– Он твой друг?
– Ну да. Я надеюсь, что еще друг.
Тридцать один
На часах без пяти семь. Я сажусь в конце того самого коридора, куда приходят посетители и где сегодня в три я уже виделся с мамой и папой (Сара не пришла, была в гостях у подружки). К слову сказать, папа в этот раз не пытался отпускать дурацкие шуточки, мама же принесла рубашку для Бобби. Бобби с чувством пожал ей руку и сказал: «У вас замечательный сын», – на что мама сказала, что она так и думала. Папа спросил, показывают ли тут кино, и я ответил, что да, но так как тут много пожилых пациентов, то это довольно скучные старые фильмы, вроде тех, где снимались Кэри Грант и Грета Гарбо. Папа спрашивает, не хочу ли я посмотреть с ним вместе второго «Блэйда» на DVD, и я узнаю у Говарда, есть ли в отделении DVD-проигрыватель. Оказывается, госпиталь не отстал от остального мира и проигрыватель у них есть, так что мы с папой договариваемся: он в пятницу вечером после работы принесет диск со вторым «Блэйдом», и мы вместе его посмотрим.
