– Так быстро не получится, Крэйг, – увещевает меня доктор Махмуд. – Главное – что тебе стало лучше. Но то, что ты хочешь поскорее выйти, вызывает подозрение. Нас, врачей, всегда настораживает, если пациент вдруг «выздоравливает» ни с того ни с сего.
– А, ну конечно, я не хочу, чтобы меня выписали из психиатрического отделения с пометкой «под подозрением».
– Правильно. Мне кажется, что тебе и правда стало лучше, но вдруг это ложное выздоровление…
– Ложный Сдвиг.
– Что, прости?
– Я называю это «Ложный Сдвиг» – когда кажется, что ты справился, но это не так.
– Вот именно. Такое улучшение нас не устроит.
– Значит, я тут пробуду, пока не наступит Сдвиг настоящий?
– Я не очень понимаю…
– Я буду здесь, пока не вылечусь?
– Жизнь, молодой человек, не лечат, – тут доктор наклоняется ближе ко мне, – ею управляют.
– Ясно, – отвечаю я. Слова доктора меня совсем не впечатлили, по крайней мере, не так, как ожидалось. Он выпрямляется и продолжает: – Мы называем это «установкой исходного уровня».
– Ладно, и когда же мой исходный уровень будет установлен?
– Возможно, дней через пять.
Это значит: один, два, три…
– К четвергу?! Я не могу ждать до четверга! Мне в школу надо. Я целых четыре дня пропущу, отстану так, что не наверстаешь. А еще друзья…
– Да?
– Они узнают, где я!
– Угу. А что такого?
– Как это «что такого»? Я же здесь! – указываю я на коридор, по которому проносится, шаркая сандалиями, Соломон и просит всех быть потише, а то «никакого покоя».
– Молодой человек, – доктор кладет руку мне на плечо, – у вас химический дисбаланс, ни больше ни меньше. Будь это диабет, стал бы ты стыдиться?
– Нет, но…
– Представь, что ты перестал колоть инсулин и попал в больницу. Эта ситуация мало чем отличается.
– Ну нет, это совсем другое.
– Да почему же?
– Я думаю, что не только в химическом дисбалансе тут дело, – вздыхаю я. – Иногда мне кажется, что депрессия – просто один из способов справляться с трудностями. Некоторые напиваются или принимают наркотики, а кто-то впадает в депрессию. Жизнь иногда так наваливается, что надо что-то делать, чтобы с ней справиться.
– Вот поэтому тебе и нужно пробыть у нас подольше, чтобы мы могли обсудить это все, – говорит доктор Махмуд. – Ты же ходил на сеансы терапии, верно? Уже позвонил своему психотерапевту?
Вот блин, знал же, что что-то надо было сделать!
– Ты должен позвонить ей. Или ему. Как зовут врача?
– Доктор Минерва.
– Ну надо же! – удивляется он, и его лицо озаряет улыбка. – Прекрасно. Позвони, и Андреа придет к тебе сюда.
– Андреа? – А я и не знал, что ее так зовут. Она держала это вроде как в страшной тайне: на всех дипломах, висящих на стене, имя было замазано, как она сказала, для безопасности.
– Назначь с ней встречу, мы обсудим твой план лечения и, глядишь, скоро тебя выпишем. Постараемся в четверг.
– Нет, лучше до четверга.
– До четверга не выйдет.
– В четверг, значит, – бормочу я себе под нос, глядя на Муктаду, лежащего на кровати как мешок с картошкой.
– Всего-то пять дней! Все наладится, молодой человек, вот увидите. А дела подождут. Тебе нужно ходить на групповые занятия и позвонить доктору Минерве. А когда повзрослеешь и станешь богатым и успешным, не забудь, кому этим обязан, лады?
– Хорошо.
– Можете, пожалуйста, дверь закрыть вы? – подает голос с кровати Муктада.
– А теперь ваша очередь, мистер Муктада: как это вы можете целыми днями спать, спать и спать? – И доктор Махмуд проходит мимо меня дальше в комнату.
Я звоню маме – узнать, как дела, потом звоню доктору Минерве. Та говорит, что ей жаль, что мне стало хуже, но, дескать, на этом пути всегда два шага вперед и шаг назад.
– Если это шаг назад, – спрашиваю я ее, – что же мне теперь делать: выиграть в лотерею или открыть собственную телепередачу?
«Кстати, а неплохая вышла бы передача, – думаю я, – чувак выигрывает в лотерею в психиатрической больнице».
В воскресенье доктор Минерва приехать не может, и мы договариваемся на понедельник. Я удивляюсь, что так можно. Хотя, может, в шестом северном нет большой разницы, когда приходят психотерапевты.
Двадцать семь
– Говорят, сегодня будет вечеринка с пиццей, – сообщает Хамбл, подающий мне поднос. На подносе обжаренное куриное филе, картошка, салат и груша. Я точно съем все.
– Что за вечеринка такая?
– Мы скидываемся и заказываем пиццу в ближайшей пиццерии. Не так-то это просто – почти ни у кого нет денег. Хорошо, если хватит на пиццу с пепперони.
– У меня есть восемь долларов.
– Тссс. Не говори никому! – Он даже жевать прекращает. – У людей вообще нет ни цента. Как говорится, у меня цент о цент в кармане не звякнет.
– Я не знал, что есть такая поговорка, – удивленно киваю я.
– Да? Понравилась?
– Ага.
– А такую слышал: «У меня нет ни горшка, чтобы помочиться, ни окна, чтобы выброситься»?
– Не-а.
– А эту: «Я поймал Джека с дерьмом, и Джек уехал из города»?
– И эту нет, где ты их только берешь?
– Это из района, где я жил раньше. «Джимми-дзини-дзинь. Поймает тя на другой стороне».
– «Дзини-дзинь» – это звонок, что ли?
– Не спрашивай как какой-нибудь яппи.
Хамбл оглядывает зал в поисках собеседника. Он вообще любит поговорить, как я понял, но обсуждать других он прямо обожает. Тогда он по-особому понижает голос – не до шепота, но другие не слышат, что он говорит, – и как-то умудряется направлять голос прямо в ухо собеседнику.
– Я так полагаю, ты уже познакомился с нашим чудным контингентом. Армелио у нас Президент, – кивает он в сторону Армелио. Тот съел все первым и пошел относить поднос. – Заметил, как он быстро ест? Будь у тебя хоть капля его энергии, ты бы Манхэттеном управлял. Я серьезно. Ему бы и работать с такими, как мы: он всегда всем помогает, и сердце у него доброе.
– А почему же он сюда попал?
– Да потому что он псих припадочный. Видел бы ты, каким его привезли. Он орал тут так, что мама дорогая. Он, кстати, грек.
– А, да?
– Теперь, значит, Эбони, Ее Величество Задница. Я таких больших в жизни не видал. Я не по этой части, не по задницам вообще, но если ты – да, то чува-а-ак, в такой потеряешься и не заметишь. Это не часть тела, а отдельный район, ей-богу. Я даже понимаю, зачем ей трость. И еще она носит эти вельветовые брюки – вот как раз с таким задом их и носить: он тогда кажется таким преогромным, что не обхватишь.
