Мы носились как очумелые, спасаясь от пухлых ручек, догоняющих нас с восторженным визгом, перепрыгивали через поваленную мебель и валяющихся детей, бились в стекла и делали вид, что умерли. Ничего не помогало, и я проклинала всех родителей, не позволяющих своей детворе завести питомца и тем самым практически понуждающих ее на столь зверское обращение с чужими, ни в чем не повинными животными. Ну правда же! Или вы знаете хоть одного ребенка, издевающегося над своей собственной собакой на протяжении мало-мальски длительного времени? Если базовая потребность в общении с собакой удовлетворена, то всем остальным жить на белом свете становится гораздо легче.
Через некоторое время, которое длилось определенно дольше терпимого, на наше горе наконец обратила внимание мама и на скорую руку закрыла нас в родительской спальне (предварительно отбив нас у сопляков и предложив им убийственную порцию шоколадного мороженого). Сеструха проскользнула под кровать и затихла, а я с совершенно спокойной совестью улеглась на мягкое покрывало. Никусю определенно ждала страшная месть. Какая, я еще не придумала. Надо было бы поинтересоваться методиками кошек, этих злопамятных тварей, думала я. Если бы я только могла превзойти себя и как-нибудь не броситься на одну из них.
Хотя бросалась-то я на них чисто для виду, как, полагаю, большинство собак нашего скромного типажа. Не могу сказать, что я с особой нежностью отношусь к поводкам, но в этом деле они были весьма пригодной вещицей, так как можно было строить из себя страшную псину сколько душе угодно, исходя из того, что тебя все равно будут, крича и визжа, изо всех сил удерживать. Мы с сеструхой висли на поводках, давились, заливались оглушительным лаем и лязгали зубами, брызжа слюной, а потом ликовали, когда кошары с поднятыми торчком хвостами и обиженным шипением разбегались кто куда, спасая одну из своих жизней. Припоминается мне один, откровенно говоря, позорный случай, когда мне слишком свободно застегнули ошейник. При виде моей любимой рыжей жертвы, нагло валяющейся на соседской машине, я, как обычно, сиганула к ней, с секунды на секунду ожидая почувствовать сильный рывок назад. Но вместо этого с меня просто слетел ошейник. Я остановилась в оцепенении. Произошла небольшая пауза, полная изумленного замешательства. Кошка, конечно, все равно сбежала, не дождавшись развязки, но я только тупо оглянулась на Никусю, так сильно расхохотавшегося, что в соседних домах стали выглядывать в окна. Мне ужасно хотелось провалиться сквозь землю (люди постоянно говорят о том, что им очень хочется провалиться сквозь землю, но я ни разу не слышала, чтобы кто-то действительно проваливался. До этого момента я не понимала этого, мягко говоря, странноватого желания, но тут я прочувствовала всю тягу человечества к сырым безднам на собственной шкуре). Ну ладно, не будем о грустном…
Единственный позитивный аспект этого удручающего дня виделся мне в неизбежном осознании Никусей нашей непригодности для его задуманного дела. Но не тут-то было.
— Прекрасно! — ликовал Никуся после того, как нас выпустили или, вернее сказать, выгнали из спальни. — Все-таки у вас есть шанс стать пригодными терапевтами!
— А из чего ты это заключаешь? — вяло поинтересовался папа, со вздохом откинувшись в своем кресле перед светящимся компьютером. — Мне показалось, что их вот-вот удар хватит.
Я обвела папу влюбленным взглядом.
— Да, но они никого не укусили! — торжественно провозгласил Никуся. — Значит, они умеют совладать со своими инстинктами. А это и есть главное! Их будут не только гладить, но и лечить их, совать им градусники под мышки, смотреть в горло, кидать в них мячиками и так далее. Для канистерапевта высшая добродетель — это терпение!
Тут папа насторожился.
— Послушай-ка, — обратился он к сыну и занял серьезную позу, — а что, если к тебе и правда кто-нибудь придет на терапию, — вокруг последнего слова папа нарисовал пальцами в воздухе кавычки, отчего Никуся поджал губки, — и будет здесь покусан? Он же на нас в суд подаст! Придется платить еще что-то, боже упаси. Что-то я раньше об этом не подумал.
— Я составлю договор! — разволновался Никуся. — Не переживай, все будет нормально!
Я решила удалиться на свою подстилку и не слушать русскую рулетку нашей судьбы, ничего не понимая. Сеструха стояла у стеклянной двери в сад и смотрела на дождь.
Вскоре папа оторвался от компьютера и ушел, надев смешной черный костюм, как на похороны, и разнеся резкий запах жуткой нервозности по всему дому, а Никуся взялся за наше воспитание. Из карманов его штанов доносился довольно-таки зазывный аромат мелких вкусняшек.
— Тренировка! — провозгласил он и важно выпрямился.
— Сидеть! — умудрился прокричать он по слогам, словно для глухих, и подтянул к себе руку ладонью вверх.
Сеструха звучно зевнула. Мы и так уже сидели.
— А, ну да, — смущенно почесал щеку Никуся. — Вставайте!
Понятное дело, мы не были намерены ничего такого делать, так что Никусе пришлось самому поднимать наши задние части. При этом я повеселилась над сеструхой, которая, как мертвая слизкая селедка, поджимала хвост к пузу и при каждой Никусиной попытке поставить ее на ноги все больше обмякала и растопыривала когти на лапах. В конце концов Никуся раздраженно хлопнул ее по спине. Тут шутки закончились. Я сурово посмотрела не обнаглевшего хозяина, а сеструха худо-бедно забалансировала на паркете, судя по звуку, на одних когтях. Никуся слегка покраснел, то ли от стыда, то ли от злости, и повторил свой странный жест.
— Сидеть!
Сеструха случайно плюхнулась на попу, потеряв равновесие, и вызвала тем самым бурную реакцию у Никуси. К чрезмерным поглаживаниям и восторженным возгласам добавились и вкусняшки из штанов. Сеструха застенчиво повиляла хвостом, не понимая, чем это она заслужила такое превозношение, столь редкое с какой-либо стороны, и начала чавкать лакомыми кусочками. Никуся перевел внимание на меня, стоящую.
— Сидеть! — снова повторил он и поднял руку, отчего сеструха как бы между прочим вздрогнула.
Что-то у меня не было настроения выполнять команды. Конечно, я их знала, некоторые, по крайней мере, но обычно предпочитала не подавать виду. А то люди любят злоупотреблять существами, кажущимися им неразумными.
Никуся же был упоен. Все повторяя одно и то же слово, как заевшая пластинка, он принялся толкать мой зад в направлении паркета. Вы когда-нибудь пробовали усадить собаку, которая этого не хочет? Вы скажете, что это тяжело, я же скажу — невозможно. А знаете почему? Потому что в какой-то момент нам надоедает сопротивляться вашему своеволию и мы просто садимся, а вы думаете, что это вы нас заставили силой духа и тела. Вот знайте теперь всю правду!
Я села и получила свою дозу неискренних похвал и сухих комочков, пахнувших мясом. Стоило нам дожевать, усеяв пол крошками, как Никуся приступил к следующему пункту.
— Дай лапку! — сказал он и ткнул мне в лапку. Я отвела взгляд.
— Дай лапку! — настойчиво повторил Никуся, сам взял мою лапу и положил себе в руку. Потом снова поставил ее на место.
