Канисами оказались мы с сеструхой. Как доложил Никуся сидевшему перед компьютером папе (а перед компьютером папа сидел теперь чуть ли не целыми днями и ночами, хотя мне было совершенно непонятно, как можно так долго таращиться в мелькающий ящик, не съехав с катушек), давным-давно на земле жили некие люди, носившие простынки вместо одежды и кожаные ремешки вместо ботинок. Эти загадочные люди любили засиживаться в комнатах с паром, пить вино, закусывая виноградом, и скакать по свету, устраивая войны на любой приглянувшейся местности. Как и следует, говорили они на теперь уже никому не понятном языке, из которого Никуся и почерпнул пресловутое словечко «канис». Папа, несколько насупившись, пробубнил, что спасибо, мол, за доклад, но ему все это и так уже давно известно.
И почему же он вчера упорно выпучивал глаза и не подавал виду, хотелось мне спросить, но в силу известной немощи я промолчала. Никуся расстроился, и папа все же сжалился и признался, что того, как тогда именовались собаки, он не знал. Никуся сразу повеселел. Я нет. Мне все еще определенно не хватало информации.
— Я уже сделал прототип плаката! — вдруг занервничал Никуся и закопошился в заднем кармане джинс, из которого он извлек помятый валик.
Как можно более незаметно я прокралась поближе к происходящему, чтобы посмотреть на развернутый плакат своими глазами. Увидела я много разноцветных букв и цифр и два квадрата.
— Тут я приклею еще фотографии собак, — пояснил Никуся и ткнул в квадраты. — Ну и настоящий плакат, конечно, намного больше и красивее будет.
— Лечат за пять сеансов от стрессовых состояний, избыточного веса, аллергий различных видов, сердечной недостаточности, душевных проблем, аутизма и прочего, — машинально прочитал папа вслух без восторга. — Может, приписать «от смерти», чтоб еще красочнее было?
Никуся насупился.
— Если ты, конечно, хочешь надо мной смеяться…
— Нет, нет, ни в коем случае! — поспешил заверить его папа. — Мне нравится, что ты думаешь и что у тебя есть идеи! Но зачем же людей дурить?
— Почему дурить? — удивился Никуся. — Все так, как есть. Я всю ночь читал про это дело литературу!
Папа скептически задумался.
— Допустим, что какие-то центры такую терапию действительно предлагают, — начал он осторожно. — Наверное, у них специально обученные собаки…
— В том-то и дело, что таких центров в России практически нет! — снова оживился Никуся. — Я почти всю информацию на английском читал!
Тут он застыл в ожидании похвалы и восхищения. Над гостиной зависла неловкая пауза.
— Нет, т-ты большой молодец! — вовремя успел спохватиться папа. — Понимаешь… Что я хочу сказать… — Он отыскал меня взглядом, и я напряглась до кончиков когтей. — Я сильно сомневаюсь в том, что эти собаки — «эти», папа всегда говорил «эти», и никогда «наши» — в состоянии быть чьими-то терапевтами. Им самим нужен терапевт.
Я ничего не поняла, но почувствовала, что честь наша была осквернена.
— Но я их научу! — чуть ли не умоляюще взвыл Никуся и схватился за ручку папиного стула. — Я же говорю, я много всего читал и…
Папа поднял руки вверх.
— Сдаюсь, — сказал он и погладил сына по взъерошенным волосам. — Если у тебя получится воплотить эту идею в жизнь, это наверняка будет замечательно!
По-видимому, Никуся только этого и ждал. Он облегченно улыбнулся, звучно чмокнул папу в щеку и с громким топотом умчался к себе наверх.
— Если говорить по правде, — начал Никуся деловито, посадив нас перед собой в детской, как будто собирался сделать выговор, — то идея плодотворная, но у нас возникает несколько проблем. — Он с досадой обвел нас взглядом, и мне стало понятно, что несколько проблем — это, вероятно, всего две. Сеструха и я. Я оказалась права. — Я, конечно, не хочу вас обидеть, — продолжал Никуся (когда кто-то говорит, что он не хочет вас обидеть, вы можете быть уверенными в том, что в течение следующей минуты вас обидят), — но те собаки-терапевты, которых я видел на фотографиях и видеозаписях, и с виду, и по поведению на вас похожи мало. Обычно терапией занимаются большие, мягкие лабрадоры и бернские овчарки, славящиеся кротким и добрым нравом.
Мне было ясно как белый день, что чисто внешне мы с сеструхой представляли, так сказать, противоположность лабрадоров и бернских овчарок (хотя последние были все же почти что черными, как и мы), но если Никуся хотел сказать, что по нраву мы были некроткими и недобрыми, то я собиралась в сию же секунду пресечь этот возмутительный разговор. Сеструхе было наплевать. Она беззаботно рассматривала засохший кусок булки среди горы игрушек.
— Вы маленькие, черные и только иногда худо-бедно пушистые, — скорбно констатировал Никуся, почесывая затылок (я бы перефразировала столь нелестное описание в нейтральное: «среднего размера, цвета воронова крыла и шелковисто-гладкошерстные», но ладно, не будем мелочиться), — и вы зашуганные и слегка чокнутые, в этом папа прав.
Еще никогда в жизни я так не жалела о том, что не владею человеческим языком. А то напомнила бы Никусе о пушистых добронравных ротвейлерах, по которым он грезил еще совсем недавно! Я уже собралась покинуть вражеское помещение, как снизу раздался звонок в дверь. Меня моментально буквально всю разорвало внутри, и я истошно залаяла. «Идите прочь, мерзавцы!» — орала я во всю глотку. «Посмейте только ступить на мой порог и будете разодраны в клочья!» — сеструха охотно меня поддержала, оторвавшись от булки. Не надо спрашивать, зачем мы это делаем, прекрасно понимая, что, скорее всего, это просто вернулся кто-то из домочадцев или снова объявился почтальон (его-то мы сумели запугать так, что, сколько бы он ни приходил, ни разу еще не отважился зайти даже в коридор). Собаки должны защищать территорию, и точка. Даже если хозяева этого не ценят.
Однако в этот раз к нам действительно наведались незнакомцы. Маленькие незнакомцы. Снизу послышался звенящий поток детских голосков и топот грязных башмаков по ковру. Сеструха превратилась в каменный столб.
— Но! — продолжил Никуся, не смущенный нашей интермедией, и ткнул пальцем вверх. — Но я решил, что рабочий материал придется брать какой есть. Вам предстоит стать адекватными терапевтами, и первый урок у вас будет прямо сейчас. Радуйтесь!
Довольно улыбаясь, Никуся встал и прошел к двери, спотыкаясь о паровозики и сломанные стулья.
— Сегодня Сашка празднует день рождения с кучей малявок. Я уже объявил, что будет коллективная трепка двух совершенно безобидных собак. Так что не опозорьтесь.
И он открыл врата в ад.
Если честно, то мне даже не хочется лишний раз вспоминать Сашкино лихое празднование в компании нескольких десятков сопливых оторв, которое стоило мне, наверное, добрый год моей жизни. Сеструха вообще весь вечер не вылезала из-под кровати. Даже после того как напасть прошла.
Нет, вы будете дивиться, но мы никого не покусали. Перед моими глазами еще слишком ярко стоял тот страшный случай с Сашкой, ползающей под столом, а сеструха впадала в какое-то полукоматозное состояние, как только до нее дотрагивались. Нервы не выдерживали. Но если я до этого дня иногда и заигрывала с мыслями о нашей спокойной жизни в приюте, то все же никогда всерьез им не предавалась. Сейчас же я дала бы свой хвост за то, чтобы меня буквально на пару денечков отвезли обратно в наш вольер.
