А труба дымила себе на весь океан, не обращая внимания на человеческое горе и человеческие нужды. И первый класс чаевал, обедал, ужинал, глядя с презрением, самодовольствием и равнодушием на перевозимых в скученности, как скот, людей, таких же, как они, но отделенных от них бедностью и бесправием...
Такова «Калабрия». Но такой же предстала и вся увиденная им Америка — страна машин, движения, прогресса.
«Так устроен мир, господин Бутин», — услышал он голос Джона Линча.
Еще долго высокая фигура русского темнела на скале над Ниагарой.
Здесь он прощался с Америкой...
34
Михаил Андреевич Зензинов умер вскорости после возвращения Бутина из заокеанской поездки.
Старый друг сдержал слово: дождался! И не только дождался. Откликнулся на успешный вояж зятя прощальной восторженной одой, — в ней он деятелей торговли уподоблял Нилу, дарующему свое могучее плодородие народам, а Бутина величал «отцом торговых людей». Смерть Зензинова, считавшегося членом бутинской семьи и любившего Михаила Дмитриевича как сына, потрясла младшего Бутина. Этот удар был равносилен удару, нанесенному смертью Горбачевского четыре года назад. Зензинов не уставал повторять, что он ученик и последователь декабристов. Это он, два десятилетия минуло, благословил братьев на поездку в Петровский завод: «С этого начните свою жизнь в обществе. Кроме капиталов надобны верный взгляд, доброе напутствие». Он и сам в юности совершил паломничество в Читинский острог и был там обласкан изгнанниками. Его покорили ум Николая Бестужева, нравственная сила Сергея Волконского, образованность Никиты Муравьева, воинственное правдолюбие и железная воля Михаила Лунина, агрономические знания и трудолюбие Иосифа Поджио... Ни одного из декабристов он не нашел духовно сломленным, душевно угасшим, нравственно разбитым. Напротив: это был боевой, сплоченный, братский коллектив. Да, да, — говаривал Зензинов, — именно они, декабристы-мученики, страдальцы осветили своими знаниями и делом темную ночь Сибири!
Каким он был счастливым, принимая много позже у себя в Нерчинске Николая Александровича Бестужева и Ивана Ивановича Горбачевского! Младший Бутин тогда еще в училище бегал, первичным наукам обучался...
Ведь и Муравьева-Амурского Зензинов принял и полюбил прежде всего за то, что он твердо и гласно стал на защиту опальных декабристов и воспользовался в своих трудах умом их, советами и знаниями. Уже позже он оценил и великие труды Николая Николаевича по возвращении Приамурья России. Он увещевал и уговаривал Завалишина не взваливать на Муравьева все тяготы и грехи амурских сплавов. Не удалось. В результате сосланного в Сибирь мятежника и бунтовщика обратно высылают в Россию!
И вот Зензинов умер. И Бутин осиротел. Еще одна жестокая утрата. Она была горька еще и потому, что смерть застала старика в полном одиночестве.
Сыновья «даурского пастуха» — старший Николай и младший Михаил, пристроенные при бутинской конторе, у Шилова, — младший был крестником Михаила Дмитриевича, парень старательный и застенчивый, с закваской художника, а старший женатый уже, — и тот и другой оказались в дальних разъездах с бутинскими товарами и едва успели к похоронам. Мать их была совсем беспомощна. А Бутин в ту пору, — только сыграли свадьбы, его и сестры, — отправился на ближние и дальние прииски, и везде был подолгу, знакомя служащих, смотрителей, горных инженеров и рабочих с американским опытом, внедряя оборудование и приспособления, доставленные зафрахтованными в Гамбурге пароходами. Вернувшись в Нерчинск, он тут же, без передышки — в Петербург. Там он занялся своей Запиской в правительство о разрешении на американский манер поисков и разработки рудного золота частным путем на кабинетских землях. Тогда бы он мог применить опять-таки по американской методе динамит. Бутин присутствовал при взрывных работах на калифорнийских приисках в Кордильерах. Сколько рабочих рук, сколько материальных и денежных средств сохраняется от расточения!
Он воротился в Нерчинск, когда тело Зензинова уже покоилось на кладбище рядом с могилами незабвенного Ивана Александровича Юренского и всех усопших Бутиных — деда, отца, матери, сестер, Сонюшки...
Близких рядом с Зензиновым, когда он угасал, не было.
Марья Александровна носила тогда под сердцем первенького, недомогала. При заботах своей маменьки и Капитолины Александровны приготавливалась к появлению жданного дитяти, в дому было хлопотно и суетно от врачей, мамок, прислуги. И некому было хватиться, почему обычаю вопреки третий день не является пообедать или просто посидеть Михаил Андреевич Зензинов...
Татьяна же Дмитриевна в ту пору странствовала со вторым мужем-музыкантом по Европам. Они слушали Листа в Вене, Вагнера в Мюнхене, поклонялись Моцартовским местам в Зальцбурге, гостили в Праге и Брюнне, где жили мать и замужние сестры Маврикия...
И так совпало, что в те дни Марфа Николаевна увезла своего супруга к ямщицкой родне в Камышов, что на Урале.
Был бы дома Николай Дмитриевич — он ведь так редко выезжал, — все-то занимался Нерчинской конторой, сообща с Дейхманом и Шиловым, а тут младший попросил старшего сменить его в Петербурге, пока в Сенате и у министра разбирается бутинская Записка; Михаил Дмитриевич как раз поджидал там брата, тот был в пути, когда грянуло горе в доме Зензиновых... И умер Михаил Андреевич в своем дому, как в пустыне, как круглый сирота, будто ни родных, ни друзей, ни добрых знакомых. Рано одряхлевшая жена Михаила Андреевича Надежда Ивановна, подкошенная смертью дочерей, с затемненным рассудком, дичившаяся людей и беспомощная в домашних делах, тут и вовсе потеряла голову, — бессмысленно металась по дому и двору, что-то бессвязно и слезно бормотала и вдруг исчезла, оставив умирающего или, может, уже умершего Зензинова одного да взаперти...
Весть о смерти его доставил Бутиным кучер и помощник садовника Петр Яринский, — он временами забегал к старику, интересуясь камушками и травками, или за книжкой любопытной, — Михаил Андреевич давал читать охотно и щедро. Застав дом запертым, Петя сунулся к окошку и с перепугу кинулся к Капитолине Александровне.
Супружницу Зензинова нашли у Кеши Бобыля. Племянник Иннокентий, сын покойного старшего зензиновского брата Петра, был уже в возрасте и отличался, не по возрасту, взбалмошностью, вздорностью характера, а еще был неопрятен во всех смыслах и совершенно равнодушен к жизни и трудам своего дяди.
Если бы не вмешательство Капитолины Александровны, то и похоронили бы они родича, жена и племянник, кое-как; это ее участием был поставлен камень «от любящих и скорбящих детей и друзей». Однако же, воспользовавшись беспомощностью и отупением старухи, Иннокентий увез в свою грязную сырую хибару на окраине города почти все дядино имущество, распродав тут же все за бесценок на толчке, а все драгоценные коллекции, гербарии, редчайшие книги, рукописи — тысячи и тысячи исписанных листов, — свалил вперемешку, кучей в захламленном, грязном чулане с протекающей крышей и зияющими щелями в стенах.
А Бутину все некогда было. То Иркутск, то Петербург, то Москва, то Верхнеудинск, то Амур. То Морозовы, то Хаминов, то Кноп, то Марьин. Новые прииски. Новое оборудование. Новые пароходы. Контракты, сделки, ярмарки. И в особенности — кредиты. Поиски их. Выбивание их. Как можно обширнее, крупнее, значительнее — кредитование. На сотни тысяч, на миллионы.
